эту почти что ненависть в глазах Юли. Она все видела сама, как я рвался к своей семье.
— Я в порядке, Тагир, — пытается говорить твердо, а голос дрожит. Вот-вот заплачет. — Ты можешь возвращаться… к ним. Ты же их нашел?
Владимир так и остался стоять у двери. И я не сомневаюсь — велит Юлька выставить меня за дверь, выведет лично. Тоже сын своего волевого и сильного отца, какие взгляды бы не исповедовал.
— Юль, — брат считает нужным вмешаться. — Вам нужно поговорить. И да, он знает.
— О чем? — пытается скрыть ужас моя Юля, инстинктивно коснувшись живота. Поднимает на меня испуганный взгляд и понимает, что я все это видел и правильно истолковал.
Он не отвечает. Молчит и пристально смотрит на сестру. Я едва успеваю увернуться, когда в ее брата летит подушка.
— Ты не имел права, слышишь, никому ничего рассказывать! Что ты о себе возомнил? Да ты…
— Нравится тебе это или нет, систер, — Владимир Беляев явно доволен собой, — теперь я главный мужчина в семье. Черт… я же не это имел в виду.
Мне стоит вмешаться. Моя девочка явно сейчас вспоминает об отце, и это сводит ее с ума. Желание закрыть стеной от любых волнений и тревог прорастает во все концы моей персональной вселенной.
— Спасибо, — выразительно смотрю на Владимира. Он смущенно улыбается и уходит, попросив звать, если что понадобится.
— Это ничего… ни к чему тебя не обязывает, — Юля смотрит в одну точку на стене. — Вот правда. Отец оставил нам огромное состояние… мы сможем вырастить ребенка вместе с мамой и дать ему все самое лучшее. Ты свободен, Тагир. И я не хочу, чтобы ты участвовал в нашей жизни… я скажу ему, что ты погиб.
Теперь ее очередь и законное право резать меня без ножа. Я знаю, что ее ожесточили все события последнего месяца. Смерть отца… как она вообще смогла сохранить ребенка после таких потрясений!
— Мне не нужен никто, кроме тебя, — говорю я, прекрасно понимая, что изъясняюсь набором шаблонных фраз. Но красиво говорить я никогда и не умел. — И это правда. Я здесь не потому, что обязан тебе. Я хочу быть с тобой. Я ехал, даже не зная, что ты носишь под сердцем моего ребенка.
— А ты уверен, что твой? — она будет жалить меня до тех пор, пока не добьёт.
Я ей прощу все. Абсолютно.
— Не отталкивай меня. Я все равно никуда не уйду из твоей жизни.
— Тебе придется, — она отворачивается, пряча слезы. — Иначе мне придется напомнить, что если бы не ты… отец бы остался жив. И даже если бы я хотела остаться с тобой — я никогда не буду делить любимого мужчину с другой женщиной. Убирайся прочь из моей жизни. И поверь, если ты меня не послушаешь и захочешь войны…
Ее голос прерывается, но ненадолго. А я смотрю и понимаю: Белый, который, как оказалось, никогда не был мне врагом, воспитал достойную дочь. Ему так и не удалось ее сломить. Пройдя через все это, Юля закалилась, как сталь. И она уверена в своих словах. Это не блеф и не угрозы от отчаяния. У нее хватит сил объявить мне войну.
— Ты отправишься на нары вслед за Косачем. Потому что всех тех дел, что ты натворил, хватит на круглый срок. А я уж постараюсь. Ты откупишься — я заплачу больше. И так по кругу. И пусть даже мне будет больно. Я не стану в твоей жизни вторым номером!
Вот он, момент, которого я так долго ждал. И теперь мне придется приложить все красноречие. Чтобы убедить Юлю в том, что я изначально хотел быть только с ней. Что это не классическая схема — получил от ворот поворот в другом месте и вернулся туда. Куда изначально не собирался…
Примерно три недели назад
Время в полете казалось бесконечным. Города и аэропорты, пересадки и трансферы сливались в адский калейдоскоп. Иногда я проваливался в рваный сон, а потом адреналин выдергивал меня в реальность, будто окатив ледяной водой.
Сознание как будто раздвоилось. Часть меня одержимо считала минуты, чтобы увидеть тех, кого я давно считал умершими. Но было и еще что-то. А именно — непонятно откуда взявшееся желание отменить все. При ближайшей же пересадке взять билет назад.
А потом… я никогда не думал, что смогу дойти до подобного. Вломиться в дом Белого и рассказать ему все. Не возвращаться туда. Где меня, скорее всего, ничего и не ждет, а если и ждет… как я смогу делить чувства к Марине с более жаркими и одержимыми чувствами к другой женщине?
Я все-таки долетел. И едва окунулся во влажную жару города, постарался выбросить прочь из головы то, что касается Юльки. Не время. Я потом решу, что для меня важно.
Думал именно так — и не отдавал себе отчета, что все уже давно решил.
Трансфер от аэропорта я решил не заказывать. И внутренне напрягся, положив руку туда, где всегда была кобура — едва увидел статного мужчину нетипичной для региона арийской внешности. Он держал в руках лист бумаги с надписью «Bulatov».
Годы жизни в ожидании мести и нечеловеческого напряжения приучили меня видеть в каждом подозрительном моменте угрозу жизни. Белый не простил, что я надругался над его дочерью. И сейчас устроил мне радужный прием. Возможно, я даже семью не увижу.
Встречающий узнал меня. Широко улыбнулся и сделал шаг навстречу.
— Дитрих Клаус, — по-русски он тоже говорил, хоть и ломано. — Я рад знакомству с последним мужем Марины.
Прозвучало фатально. Кто этот улыбчивый и возвышенный ариец, я уже успел догадаться, хотя он и встретил меня практически с радостью. У нас в таких случаях бьют в рожу, хотя бы мысленно.
Всю дорогу я напряженно молчал. Молчал, не понимая, почему у этого Дитриха рот не закрывается, и зачем мне нужны местные достопримечательности. Он хотел сгладить обстановку, но это не удавалось.
Большая вилла в престижном районе, граничащем с туристической зоной. На тот момент, когда Белов увез их сюда, вряд ли мог оплатить такое роскошное жилье. Значит, это дело рук кого-то другого.
Стук мяча о плитку заставил меня замереть. Бросив чемодан на белых мраморных ступенях, забыв, что еще секунда — и я посмотрю в глаза Марины, пошел на этот звук.
Мой Саят. Время изменило всех нас, но близких людей узнаешь, даже если они изменились до неузнаваемости. Мой сын подпрыгнул в воздухе, коснувшись пальцами баскетбольного кольца, и ловко забросил мяч.
Повернул голову. Улыбнулся.
