Хотя со стороны это может показаться хорошим, на самом деле это не так.
Джонатан из тех, кто становится жутко молчаливым, когда он либо расчетлив, либо зол, а и то, и другое — плохая новость.
— Запомни, — говорю я. — Никакого алкоголя или свинины. Этого здесь не подают.
— У меня есть мусульманские соратники. Я знаю их диетические законы.
— Я просто говорю на случай, если ты не знал.
— Похоже, ты хорошо разбираешься в этом ресторане, — обращается он ко мне, но его внимание все еще приковано к меню.
— Да, я постоянно сюда хожу.
Черт, до того, как я его узнала, все мои ужины и выходные проходили здесь.
Его пронзительный взгляд пригвоздил меня к месту.
— Чтобы не быть чужой.
О. Боже. Это из-за Малика.
Теперь моя очередь сосредоточиться на меню.
— Типа того.
— Ты также пользуешься красной помадой, когда приходишь сюда?
— Большую часть времени.
Никогда. Я начала пользоваться ею регулярно только после того, как заметила интерес Джонатана — или, скорее, одержимость — к ней.
— Ты прекратишь это делать. Немедленно.
— Что делать?
— Красную помаду. Приходить сюда все время. Замечать, что у него выросли мышцы. Все это. Быть чужой.
Он ревнует.
Ха. Джонатан Кинг ревнует. Я не думала, что когда-нибудь стану свидетелем этого в этой жизни.
Я знаю, что он собственник и без колебаний напоминает мне, что я принадлежу ему, но, судя по отвращению в его тоне, он также ревнует.
Поскольку это такая же редкость, как пролетающий мимо единорог, я должна использовать это в свою пользу.
Сохраняя невозмутимость, я говорю:
— Нет.
Он сужает один глаз.
— Что значит нет? Это часть сделки.
— В договоре было сказано, что никаких других людей. В нем ничего не говорилось о том, чтобы пойти в семейный ресторан моей лучшей подруги и потусоваться с ее братьями. Другие скоро вернутся, ты знаешь. Я так долго ждала возможности воссоединиться с ними снова.
— Аврора, — предупреждает он. — Ты уже должна знать, что я не из тех, кого можно спровоцировать. Если ты это сделаешь, будь готова к последствиям.
— Что ты имеешь в виду?
— Не испытывай меня, или я разрушу все их карьеры. Ты хочешь жить с таким чувством вины до конца своих дней?
Вот мудак. Я должна была догадаться, что он будет им угрожать.
— Причинишь им вред, и все это закончится, Джонатан. Я потеряла слишком много людей, которых называла семьей, и я не позволю тебе отнять у меня и это.
— Тогда делай, как я сказал.
— Ты делаешь то, что я говорю.
— Что?
— Сделка, о которой мы говорили на днях, тоже работает в обе стороны. Если ты хочешь, чтобы я сделала что-то, на что я обычно не соглашаюсь, ты сделаешь что-то для меня.
Он выпускает меню, позволяя ему упасть на стол с неодобрением, написанным на его лице.
— Дай угадаю, еще одна ночь в моей постели без части наказания.
— Нет. Что-нибудь перед тем, как мы вернемся.
Он подносит обе руки к подбородку, образуя шпиль.
— Говори.
— Не здесь. Я скажу тебе, когда мы уедем.
— И ты сделаешь то, что тебе скажут?
— Давай сделаем заказ.
— Это «Да», Аврора?
— Это «Да» до дальнейших распоряжений.
Губы Джонатана дергаются в улыбке от того, как я повторяю его слова. Затем он бормочет:
— Чертово поведение.
Мы заказываем кускус и кебаб, после того как я говорю Джонатану, что это мое любимое блюдо. Кенза добавляет свой особый вид тунисского салата на гарнир. Это слишком острое блюдо, и мои щеки накаляются до такой степени, что чуть не взрываются, но я не могу перестать есть. Даже когда на висках выступает пот.
Джонатан качает головой и подвигает колу ко мне, когда я допиваю свою.
Когда Кенза и ее муж, Хамза, приходят поблагодарить Джонатана за благотворительный взнос, я ожидаю, что он будет вести себя, как обычно, как сноб. К моему удивлению, он хвалит их еду, говоря, что она отличается от всех элитных ресторанов, которые он посещал в Северной Африке и на Ближнем Востоке.
Мы с Лейлой обмениваемся ошеломленными взглядами за их спинами. Она произносит:
— Папочка, и у меня возникает искушение ударить ее ложкой.
Она убегает первой.
Остаток ужина проходит очень приятно. Мы с Джонатаном говорим о еде, о культуре, он рассказывает мне о своих поездках в страны Северной Африки и Ближнего Востока.
— Тебе так повезло, — я глотнула воды. — Я не покидала Великобританию.
— Даже ни разу?
— Нет. Я была в Скотланде, потом приехала в Лондон. Годы в Скотланде прошли как в тумане, я даже не успела насладиться ею.
— Потому что ты убегала? — он кладет вилку на стол и ставит локти на поверхность, все его внимание сосредоточено на мне.
— Да. Я не могла перестать думать, что меня найдут. Вот почему я никогда не задерживался надолго в одном месте.
— Кто найдёт? Максим?
— Нет, не совсем он. Семьи жертв, — дрожь проходит по моему позвоночнику. — Они несколько раз нападали на меня во время суда, и я всегда думала, что они пришли убить меня.
— Что за чушь? — его голос приобретает резкость. — Ты свидетельствовала против собственного отца.
— Они так не считают. Некоторые из них до сих пор считают меня сообщником и... и... некоторые полицейские разделяют их мысли, — я трясу головой, чтобы не дать волю слезам и избавиться от боли, которую я чувствовала, лежа в собственной крови вокруг меня.
Я даже не знаю, почему я рассказываю все это Джонатану.
— Вот почему ты отказалась от участия в программе защиты свидетелей. Ты не доверяла им.
— Откуда... откуда ты это знаешь?
— Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.
— Правда? Например?
— Я знаю, что ты защищаешь Лейлу и ее семью, держа ее в неведении о своем прошлом, так что даже если это всплывет, все, что им нужно будет сказать, это правду, а именно, что они не знали. Я также знаю, что Максим хочет, чтобы ты вытащила его из тюрьмы, отозвав свои показания, и что его адвокат беспокоит тебя. О чем, кстати, мы позаботимся. Он больше никогда не появится поблизости от тебя.
Мой рот открывается. Боже. Он такой дотошный. Только за то, что помог мне держать Стефана подальше, я пробормотала:
— Спасибо.
— Максим будет гнить в своей камере до самой смерти. Я позабочусь об этом.
Меня охватывает желание обнять его, и мне нужно все силы, чтобы не сделать этого. Поэтому я улыбаюсь и снова благодарю его.
Через некоторое время мы выходим из ресторана. Я говорю Джонатану, что хочу пройтись пешком, а не идти сразу к машине.
Он не кажется счастливым, но идет рядом со мной, пока мы направляемся в парк.
Мы останавливаемся под деревом, где нет людей. В небе полно звезд, что так редко можно увидеть в городе.
— Так красиво, — выдыхаю я, откидывая голову назад, чтобы насладиться видом.
— Действительно.
Мой взгляд возвращается к Джонатану, чтобы увидеть, что все его внимание приковано ко мне, а не к небу. На меня. Мои щеки пылают, будто я подросток, в которого влюбились. Боже.
— Каково твоё требование? — спрашивает он.
— Требование?
— Ты сказала, что расскажешь мне, когда мы выйдем из ресторана.
Я зажимаю уголок нижней губы под зубами, затем отпускаю его.
— В любой день, Аврора.
— Подожди, дай мне подумать об этом.
— Если тебе нужно об этом подумать, то, возможно, ты этого не хочешь.
— Перестань затыкать мне рот словами, как тиран.
— Если ты чего-то хочешь, озвучь это. Иначе этого никогда не произойдет.
— Поцелуй меня.
Он делает паузу, кажется, ошеломленный просьбой, но выражение его лица возвращается к нормальному.
— Зачем?
— Не нужно спрашивать зачем. Разве я спрашиваю тебя зачем, когда ты сажаешь меня к себе на колени или шлепаешь?
— Тебе это нравится.
