— Неважно. Это все равно имеет значение.
Я знаю, почему с его точки зрения это кажется странной просьбой, но с моей, я делаю шаг вперед. Это сила, за которую я так дорого заплатила. Это еще один способ не дать Джонатану быть далеким и отстраненным.
— Сделай это уже. Это всего лишь поцелуй...
Рука Джонатана обхватывает мой затылок и приникает к моим губам. Мягкость моих изгибов подстраивается под твердые рельефы его тела, когда его рот полностью овладевает моим.
Его поцелуй доминирующий и интенсивный, как и весь он. Я превращаюсь в тряпичную куклу в его руках, мое дыхание и рассудок похищены его кожей, его прикосновениями и просто силой.
Его тело становится единым целым с моим телом, а его сильная рука обхватывает мой затылок.
Я погибла.
Полностью и окончательно.
Он наклоняет мою голову назад и целует меня с растущей интенсивностью и потребностью. Почти как будто он не может остановиться. Почти как будто он будет продолжать целовать меня вечно.
Но он останавливается. Остановился.
Отстранившись, он проверяет мое равновесие, когда мои неустойчивые ноги подвели меня, он схватил меня за талию, чтобы удержать на ногах.
Его серые глаза сталкиваются с моими в войне ураганов и штормов, и тогда я понимаю, насколько я действительно охренела от этого человека.
Я была неправа. Это был не просто поцелуй.
Глава 32
Джонатан
Странно, что перемены происходят так быстро, но при этом кажутся такими медленными.
Перемены — это одна из тех вещей, которые я контролирую железным кулаком. Ничему не позволено вырваться из моей хватки, каким бы маленьким или незначительным оно ни было.
Так я поддерживаю порядок в своей жизни и в своем королевстве. Некоторым людям нужно указывать, что делать, чтобы они оставались рациональными, и я с радостью играю роль кнута, которым их подгоняют.
Аврора называет меня тираном. Контролирующим уродцем.
Сначала она бормотала это под нос, но постепенно она стала произносить эти слова вслух.
Я стою над кроватью, где она лежит на боку — моя кровать. Она не покидала ее с того дня, как две недели назад манипулировала ею.
Считается ли это манипуляцией, если я уже знал о ее плане и все равно согласился?
Наверное, нет. Но именно так перемены входят в вашу жизнь. Сначала это кажется незаметным, как ее зубная щетка рядом с моей или бутылочка яблочного шампуня на полке в ванной.
Это так же мало, как ее запах на моей одежде и тот факт, что я чувствую ее на себе, даже когда нахожусь на работе. Что отвлекает, как блядь, учитывая кровь, которая приливает к моему члену всякий раз, когда я думаю о ней.
Когда ты не контролируешь эти изменения и даешь им волю, они становятся такими же серьезными, как ожидание возвращения домой, вплоть до прерывания встреч. Это также может стать таким мелочным делом, как дергать за ниточки на заднем плане, чтобы мой коллега предложил этому парню Малику работу в крупной юридической фирме в США, сделав его малодоступным для ее ближайшего окружения.
Черный Пояс — единственная, кого я с неохотой одобряю.
Даже Харрис получит предупреждение прекратить шутить, спорить или что там эти двое делают, когда находятся в одной комнате. Мне не нравится, что она легко теряется в споре с ним, но заставляет свой мозг работать на полную катушку, когда дело касается меня.
Аврора всегда думает о том, как перехитрить меня и получить то, что она хочет. Я потакаю ей и даже иногда позволяю ей победить.
Я знаю. Я, Джонатан Кинг, который стремится сокрушить любого, кто идет против него, позволяю кому-то победить.
Для этого есть веская причина. Ее выражение лица загорается всякий раз, когда она получает что-то от меня, думая, что выхватила это. Ее дыхание сбивается, когда она просит меня поцеловать ее или обнять в качестве части ее требований.
То, как она пробирается в мою постель и полусонно бормочет, что я могу наказать ее за это утром.
Эти мелочи: улыбка на ее лице, трепет в ее грозовых глазах и то, как она наблюдает за мной.
То, как она делает вид, что я ее достаю, но потом умоляет меня трахнуть ее, пока она не выкрикивает мое имя.
Как она говорит, что я скучный, но при этом врывается в мой кабинет и отталкивает Харриса, чтобы я научил ее шахматам.
— Должно быть, это скучная игра, — сказала она, пока Харрис ворчал на заднем плане, прежде чем уйти.
— Почему ты так думаешь? — спросил я.
— Потому что тебе это нравится.
— Что ты сделаешь для меня, если я передумаю?
Она сглотнула, а затем вскинула руки вверх, делая вид, что увлечена доской.
Я действительно передумал, и она поплатилась за это грубым трахом на ковре с моей рукой вокруг ее горла.
Иногда я говорю, что буду с ней помягче. Что сегодня я не буду ее шлепать или грубить, но всякий раз, когда она оказывается в поле зрения, вся моя решимость рассеивается в воздухе. Она пробуждает во мне интенсивность и заставляет меня хотеть поднять ее на невообразимую высоту.
Не помогает и то, что она кричит о большем, и то, что ее тело разворачивается вокруг меня, как будто она всегда должна была быть моей.
Она была.
Она и есть.
Я глажу пальцем прядь ее волос, отбрасывая ее с глаз. Она обнимает одеяло, как будто это моя грудь.
На линии ее мягких изгибов остался отпечаток руки, когда я обхватил ее прошлой ночью и трахал ее в грубом виде. Ее задница полностью помечена мной, а на сиськах есть несколько засосов. Мне нравится оставлять свои следы на ее коже, когда я могу. Видеть, что она вся моя. Знать, что она выбрала это добровольно.
Ее губы раздвигаются, и из них вырывается тихий стон, когда она склоняется к моим прикосновениям.
Чёрт возьми.
Эта женщина способна свести меня с ума, даже когда она спит.
Я не должен чувствовать гордость, когда она говорит, что я неудержим, или что я не похож ни на что, что она испытывала раньше. Но это так.
Однако она не сказала мне об этом своими словами. Аврора никогда бы не призналась в этом при мне.
Я подслушал ее разговор с Черным Поясом, когда они на днях отдыхали у бассейна.
Это напомнило мне, что я не должен подслушивать разговоры, не предназначенные для моих ушей. Но когда дело касается ее, я все равно это делаю.
Аврора вошла в мою жизнь, как шарик, и нет способа остановить перемены, которые она несет.
Я мог бы освободить ее, вернуть ей акции и вернуться к своей уравновешенной жизни.
Но дикая часть меня восстает против этой мысли. Это иронично, учитывая, что я никогда не был бунтарем.
Мои родители были консервативными, утонченными людьми. Моя мать участвовала в миллионе ассоциаций, а отец был бизнесменом. Меня и моего старшего брата воспитывали как лидеров. Только мы шли к этому разными путями.
Джеймс был бунтарем — черной овцой, которая больше заботилась о спорте, вечеринках и наркотиках.
Я же заботился о достижениях. Я прожил всю свою жизнь, стремясь к большему, но никогда не получал достаточно. Возможно, это потому, что я видел, как мой отец опустился на самое дно после того, как кто-то покусился на семейный бизнес.
Возможно, потому, что я также наблюдал, как Джеймс вышел из-под контроля после травмы головы, пока в конце концов не проскользнул между моих пальцев.
Став свидетелем их ранних смертей, я решил, что больше никогда не позволю ничему выскользнуть из-под моего контроля.
Так какого хрена я позволяю Авроре спать в моей постели каждую ночь?
Ее глаза открываются, и она несколько раз моргает, прежде чем ее взгляд останавливается на моем лице. На секунду она улыбается, глаза ослабевают, а нос подергивается. Так же быстро она качает головой, словно понимая, что не должна этого делать.
— Джонатан? — кричит она. — Который час?
