ты мне нравишься гораздо больше, а тут нам постоянно мешают. То одно, то другое – проклятие какое-то. Даже нормально на свидание сходить не можем.
– Нормально – это скучно, – улыбается, проводя указательным пальцем по спинке моего носа, обводит плавно линию губ, спускается ниже и очерчивает кадык. – Но я подумаю над твоим предложением.
– Никаких «подумаю». Снова что-то не то надумаешь себе, а у меня скоро отпуск заканчивается.
– А если не соглашусь никуда с тобой ехать? – смотрит на меня искоса и пробирается рукой под ворот футболки. – Что будешь делать?
Если она не прекратит меня трогать, чужой ребёнок получит ускоренный курс сексуального воспитания. Не выдержу ведь.
– Если не согласишься, украду и дело с концом, – усмехаюсь, стараясь хоть немного контролировать стояк, который всегда бывает, стоит Катрин дотронуться до меня.
Член будто бы своей собственной жизнью живёт, а я так странно не чувствовал себя даже в период жёсткого пубертата.
– А что с нами будет после отпуска? – голос Катрин почему-то грустный.
У женской печали есть миллион причин и оттенков, но Катрин – необычная, и мне не хочется становиться причиной её грусти. Но и ответить на её вопрос не могу, потому что не ясновидец и в будущее заглядывать не умею.
– Что-нибудь обязательно будет. – Провожу рукой вниз по её позвоночнику, потом плавно вверх, наслаждаясь теплом кожи, нагретой летним солнцем. Впитывать его мне не мешает даже одежда, хотя она, конечно, лишняя. Всегда лишняя. – Предлагаю пока ни о чём не париться.
– Я попробую… не париться, – улыбается и целует меня в кончик носа. Так по-детски и так трогательно.
– Ладно, я пока пойду. У меня ещё есть одно дело. Увидимся позже.
Быстро ссаживаю Катрин на соседний стул, чтобы не было соблазна остаться и, поцеловав её в макушку напоследок, быстро ухожу. Главное, не оглядываться, а то ведь останусь.
До дома Игоря дохожу минут за десять. Была б моя воля, я бы ни за какие коврижки сюда снова не пришёл, но ребёнку нужно поехать в лагерь, а её папаше – лечиться, потому хочу или нет, а вернуться придётся.
– Опять ты, – полыхает на меня злостью хозяин двора, а я развожу руками. – Чего тебе снова от меня нужно?
Он сидит на трухлявом пне, курит и смотрит на меня, прищурившись, сквозь клубы табачного дыма. Даже сейчас, когда Игорь почти утратил человеческий облик из-за своих пьянок, в нём чувствуется военная выправка: спина прямая, поросший щетиной подбородок чуть вздёрнут, а движения чёткие, несмотря на лёгкий тремор неопохмелившегося человека.
– Опять я. Поговорить нужно.
– О чём нам с тобой разговаривать? – Игорь уже немного пришёл в себя, а стойкий запах перегара доносится даже с расстояния в несколько шагов. – Снова руками будешь размахивать.
Красноречиво трогает свой нос и обводит меня укоризненным взглядом.
– Будешь адекватом, руками размахивать не стану. А поговорить я пришёл о твоей дочери. Снова.
– Далась она вам, – хмыкает, но в туманных глазах мелькает страх. – Это моя дочь и я сам знаю, как её воспитывать.
Если бы он знал, всё было бы иначе.
– Знаешь? Потому напиваешься вусмерть, орёшь и пугаешь её до икоты?
– Я на неё никогда не орал! – взвившись, Игорь вскакивает на ноги. Сжимает руки в кулаки, а тлеющая сигарета падает в притоптанную траву у его ног. – И пальцем её не трогал! Не бил никогда и не смогу ударить!
Меня мало интересует врёт он или нет – мне достаточно того, что ребёнок прятался от его криков в амбаре и съел столько, что не всякий взрослый осилит.
– Ладно, чувак, успокойся, – вскидываю руки, а Игорь надсадно сопит, злясь. – Я не ради моралей сюда пришёл.
– Съебись лучше отсюда на хрен, – предлагает, а я отрицательно качаю головой. – Что вам вообще всем от меня надо? Лезут и лезут со своими советами. Достали.
– Ты уверен, что справляешься? – обвожу рукой его захламлённый двор. – Слушай, если ты любишь свою дочь, а не просто языком ляпаешь, может быть, лечиться пойдёшь? Или тебе нравится всю жизнь на водку спускать?
Игорь снова плюхается на пень и достаёт из смятой пачки новую сигарету. Закуривает, а я жду.
– Тебе какое вообще до этого дело? – Выпускает струйку дыма в небо и закашливается. – Кто ты? Волшебник на голубом вертолёте? Я в сказки давно не верю.
– Мне просто жалко твою дочь.
– Жалко ему, – бурчит, отводя взгляд. – Я ж не алкоголик, зачем мне лечиться?
Ага, не алкоголик.
– Ты же военный человек, – напоминаю, а Игорь кривится, будто бы у него зуб болит.
А я сам себе удивляюсь, что вообще получается оставаться спокойным и искать слова, чтобы достучаться.
– И что мне это принесло? – хмыкает и потирает плечо. – Ранения, сбитые в кровь ноги, предательство жены и одиночество? Горела бы в адском пекле та военная карьера, ненавижу.
Я молчу, потому что тут нечего сказать.
– Да и за какой хрен я лечиться буду? Пенсии военной еле хватает, чтобы Настьке еды купить.
– И себе водки, да?
Игорь шипит сквозь зубы и снова затягивается.
– Слушай, приятель, есть отличный санаторий для военных пенсионеров. Там психологи, сосны, свежий воздух.
Чувствую себя исполнителем опасного трюка, идущего без страховки над пропастью. Один неверный шаг и всё накроется медным тазом.
– Издеваешься, хлыщ? – ухмыляется Игорь, снова ероша свои всклокоченные волосы. – За какой хрен я туда поеду? В поликлинике таких путёвок не дают. Как и в военкомате. Всем на меня плевать, и государству в первую очередь.
– Плохо просишь. Ты просто скажи: ты согласен туда поехать?
Игорь смотрит на меня недоверчиво и молчит.
– Почему я должен вообще тебе верить и на какие-то вопросы отвечать? Я знать тебя не знаю, а ты тут приходишь весь из себя правильный и дарами осыпаешь.
Тяжёлый случай.
– Не хочешь лечиться? – уточняю, глядя на Игоря в упор. – Тогда у тебя просто заберут дочь. Поверь, на такую умненькую и хорошую девочку быстро найдутся усыновители, а лишить тебя
