— В клетку? Да я тебя из притонов вытаскивал!
— Тихо! — я развел руки в стороны. — Так ничего не получится. Давайте поступим иначе: Ива, ты сейчас будешь называть причины, по которым не хочешь и не можешь жить с отцом. Виктор Олегович, а вы слушайте и отвечайте. Устраивает такой вариант?
— Устраивает! — кивнула красноволосая, глядя отцу в глаза. — Причина номер один: твоя мания контроля. Всё должно быть таким, как это видит папа! Задержалась на полчаса — отчитайся, где пропадала. Пошла гулять — сообщи, куда, с кем, до скольки! Это невыносимо, понимаешь? Почти физически тяжело!
— Это безопасно, — ответил Виктор. — Так я всегда смогу прийти на помощь, куда бы ты ни завалилась со своими друзьями.
— Это превращает меня в робота, понимаешь? — всхлипнула Иволга. — Буквально закупоривает эмоции. Живешь на автопилоте, всё по правилам, шаг вправо, шаг влево — расстрел!
— Можно подумать, ты подчинялась хоть одному правилу!
— Это не оправдание. В начале я подчинялась. А потом ты стал меня бить!
Виктор устало вздохнул и помассировал виски.
— Это было один раз.
— А я должна была дожидаться второго?!
— Ты пришла домой пьяной. У тебя в кармане были таблетки. Прими это во внимание.
— Это не оправдание!
— А я не оправдываюсь.
Так продолжалось ещё около получаса. Потом они оба выдохлись. Иволга тяжело дышала, не замечая, как сбившиеся волосы лезут в глаза, Виктор откинулся на спинку стула и достал сигарету. Я сцепил пальцы в замок.
— Ив, а теперь открой рот и скажи настоящую причину происходящего.
— Что? — она вздрогнула.
«Ну почему с тобой всегда какой-нибудь лабиринт?»
— Все претензии, которые ты только что высказала, не приближают вас к пониманию. Вы спорите о том, кто первый начал переходить черту, но не можете признаться, как и чем черта была проведена. Ива, скажи ему, наконец.
Маленькая отвернулась. Уголки рта поползли вниз в судорожной гримасе, но потом Иволга справилась с собой и, глубоко вдохнув, посмотрела на отца.
— Из-за тебя погибла мама. Я никогда этого не забуду и не прощу.
Слово сказано, слово рухнуло, раскрошилось по столу, разбежалось стеклами под ноги. Не наступать — острый пол. Не шевелиться — громкий вдох, кажется, может разорвать воздух в клочья. И останется вакуум, ледяной и голодный, как смерть. Иволга сказала и замолчала, бессильно растянувшись на стуле. Казалось, теперь это лишь тело моей любимой, темная пустая оболочка. А справа сидит такая же, только мужская, потасканная. Ни звука. Ни взгляда. Лишь всепоглощающее, всеподавляющее горе.
— Я не убивал её, — напрасно произнёс Виктор.
И, словно он зажёг фитиль, Иволга взорвалась.
— Конечно же, не убивал! Ты всего-то выпил две рюмки коньяка, какая малость! Выпил, сел за руль, и похоронил маму под тонной металла! Ну что ты, какое убийство? Не справился с управлением, пап! И купленные гаишники это подтвердят! Да, — казалось, она собрала в голос всю скопившуюся ненависть. — Да, ты её не убивал!!!
Виктор потупился, сцепив пальцы рук в трясущийся ком.
— Все эти годы… Все эти годы я больше не брал в рот ни капли…
«А больше и не надо».
— …И берёг тебя, единственное сокровище, которое осталось от Саши. Что ещё я мог делать для искупления вины? Тебе было бы легче, окажись я за решёткой? Я бы пошёл, поверь. Но тогда тебя отправили бы в интернат. Можешь не верить, но, покрывая себя, я спасал тебя.
— Спасатель хренов! — уже гораздо тише огрызнулась Иволга. Я отчетливо ощутил, что после открытого обвинения ей стало легче. Переговоры сдвинулись с мёртвой точки.
— Наверное, я перегибал с желанием всё контролировать. После той аварии я дал себе клятву: больше ничего не упускать из виду. Не позволять судьбе подстраивать несчастья, которые не смогу предотвратить. И всё равно, каждую ночь перед сном думаю: «Ты должен был себя контролировать».
— Себя. Не меня.
Виктор кивнул, уронив лицо в ладони.
— Мариш, я же… Всего лишь не хотел потерять и тебя.
— Я поняла, — неловко кивнула Ива. Её растерянность бегала по моей коже липкими мурашками. — И что же… Что теперь делать?
— Прошу тебя, вернись домой.
— Об этом не может быть и речи. Мы с тобой были порознь два года, я не смогу просто вернуться. Да и не захочу. Там всё будет напоминать.
— Но…
— Я готова поддерживать связь. Поступлю в универ, получу место в общаге. Буду приезжать в гости. Не сразу, но буду. А звонить можешь хоть каждый день, обещаю брать трубку. Устраивает?
— Если ты не сможешь приезжать, позволь мне самому иногда у тебя появляться.
— Идёт.
Иволга потянулась за водой. Её пальцы дрожали так сильно, что пришлось помочь, придерживая стакан.
— Спасибо, Глеб, — сухо поблагодарила маленькая. — А теперь дай мне побыть с отцом наедине. Мы ненадолго.
Я молча кивнул и вышел на улицу. Здесь уже вовсю полыхал летний вечер, заливая стекла домов и проезжающие машины желто-оранжевыми волнами. Я сидел и дышал глубоко, отпуская напряжение сегодняшнего тяжелого дня в целом и прошедшего часа в частности. Не знаю, чего хотелось сильнее: закурить или на море, но мне определённо требовался отпуск от переживаний.
Им понадобилось минут двадцать. Обернувшись на звук закрывшейся двери, я увидел отца и дочь, спускающихся по ступенькам.
— Надеюсь, вы там без меня не били посуду?
Ива улыбнулась — неловко и ломко. Тогда мне показалось, что это из-за Виктора. Он одарил меня странным взглядом, скомкано попрощался и, в последний раз взглянув на дочку, направился к машине. Я запер кафе и, спрятав ключ в условленном месте, вернулся к Иволге.
— Ну, что?
— Я найду себе ВУЗ. Поступлю. Пока поживу у тебя, потом — в общаге.
— Ну и хорошо. Хорошо, что мы справились.
— Да, — и красноволосая пошла вперёд, давая понять, что обсуждение закончено.
Решив, что ей надо переварить все случившееся, я молча двинулся следом.
***
Дома Ива сразу рухнула на диван, закинув руки за голову. Заметив, что я стою в дверях комнаты, впервые за день улыбнулась по-настоящему и похлопала по свободному месту рядом с собой.
— Давай закажем пиццу? И купим мороженное. И колу!
— Будем праздновать перемирие?
— Ага!
— Без алкоголя?
— Точно!
— Вдвоём?
— Именно!
— Здорово.
Я лёг рядом, и некоторое время мы провели, окружённые мягкой домашней тишиной, к которой так привыкли за прошедшие месяцы. Потом захотелось сказать.
— Ив, насчёт вчера…
— Ты правда хочешь обсудить это сейчас? Недостаточно на сегодня, что ли?
— Ладно, — я смутился и взял телефон в руки. — Найдём нам пиццу.
Остаток вечера Иволга была словно бы сосредоточенна на мне, на нас. Я чувствовал, что ей хорошо, что всё в порядке и правильно. Обманчивое ощущение, но кто бы на моём месте ему не поддался?
Улеглись мы глубоко за полночь, вдоволь насытившись друг другом и теплом вечера. Иволга устроилась у меня под рукой и замерла, дыша ровно и глубоко. Я уснул не сразу, переставляя и укладывая в уме все события длинного и тяжёлого дня. И всё же, сон пришёл, окружив тёплой густой темнотой, из которой я выбрался только к полудню.
Иволги рядом не было.
Её вообще не было в квартире. Я ощутил это сразу, всем телом, не успев даже выскочить из-под одеяла. Комната невероятно опустела, хотя, на первый взгляд, в ней ничего не изменилось. Просто на стуле не висит чёрный рюкзак, под столом не валяются цветные носки, закинутые туда вчера вечером. На вешалке нет куртки. Кухня стерильно чиста и пуста, в ванной отсутствует множество баночек-скляночек, и нет её полотенца.
Никогда бы не подумал, что такие мелочи могут привести в ужас.
Какое-то время я просто метался по квартире, пытаясь то ли проснуться, то ли отыскать её в каком-нибудь углу — всё казалось, что не везде посмотрел, что Ива вот-вот выглянет из-за дивана и наградит одним из своих острых, хитрых, невыразимо-невыносимых взглядов.
