вздрагивает, хмурится, достает телефон, коротко рявкает в трубку:
— Да. Я помню. Да. Я же сказал, что буду. Все.
Потом нажимает отбой.
Смотрит на меня виновато.
— Тебе надо ехать, — говорю я.
— Да… Я ненадолго, сладкая. Скоро вернусь. Хорошо?
— Хорошо.
— Ты не убежишь?
— Нет.
— Дождись меня, ладно? Нам надо поговорить все же.
— Да, — эхом вторю ему, — надо…
Азат собирается, потом наклоняется поцеловать меня, гладит пальцами лоб Адама, сытого и довольного, чмокающего уже с гораздо меньшим энтузиазмом.
— Дождись, ладно?
— Да…
Азат уходит, я перекладываю Адама на кровать, переодеваю его, затем определяю в манежик.
После случившегося срыва состояние вялое и странное.
Понимаю, что надо в конце концов рассказать Азату про мое фиктивное замужество, и даже сегодня это лучше сделать, но каким образом все сказать, какие слова подобрать, не знаю.
Точно так же, как и не знаю, что нас ждет дальше.
После душа вяло делаю себе чай с молоком. И вижу, как вибрирует телефон.
Лаура.
— Нэй… Как у тебя дела?
Голос Лауры, тихий и какой-то безжизненный, заставляет забеспокоиться.
— Все хорошо… — осторожно отвечаю я, гадая, стоит ли рассказывать подруге о последствиях корпоративного мероприятия? И моем явно изменившемся семейном статусе? И стоит ли спрашивать ее о том, чем закончилась та сцена в туалете. Стоит ли вообще про это говорить?
Меня мгновенно начинают терзать муки совести за то, что за все это время не нашла минуты поговорить с Лэй.
Утром воскресенья, придя в себя после случившегося накануне, я ей набирала, но подруга не отвечала.
Я планировала позвонить попозже, но тут в моей жизни опять появился Азат, и все предсказуемо полетело в пропасть.
В итоге, я только сейчас вспоминаю, в каком положении оставила Лэй тем субботним вечером.
И теперь с тревогой вслушиваюсь в ее голос, мучаясь от сомнений и страха за нее.
— Отлично… Я тебя бросила, прости… — неожиданно огорошивает Лэй, и я тут же торопливо отвечаю:
— Нет, все нормально, Лэй… — делаю паузу и, выдохнув, все же решаю продолжить, — я видела… Вас… с Адилем… В туалете… Прости…
Лаура молчит, и это очень тяжелый момент для меня, я уже открываю рот, чтоб продолжить, но она неожиданно отвечает:
— Да… Так глупо все…
— Лэй… — я пытаюсь быть деликатной, понимая, что у нее что-то серьезное происходит, — приезжай…
В голове проносится, что Азат обещал приехать, но ничего, как-нибудь решу этот вопрос.
— Нет, ну что ты… Встретимся завтра, на работе, хорошо?
Тут на заднем фоне слышится хорошо знакомый голос с грубоватыми рычащими нотами и бархатными перекатами звуков, и Лаура торопливо прощается, отключаясь.
Я с некоторой оторопью сижу пару минут, пытаясь осмыслить происходящее, но оно упорно не осмысливается.
Конечно, я могу легко поверить, что моя ветреная и веселая подруга встречается с Адилем. Он красивый, брутальный, похож на своего брата, то есть, ходячая гора мышц и властности. И плюс ко всему, еще и, похоже, умелец в плане женщин… Слишком давно живет в Европе, слишком привык себе ни в чем не отказывать. Но Лаура никогда до этого, на моей памяти, не встречалась с женатым мужчиной… А Адиль женат. И дети у него есть. И я даже знакома с его женой, молчаливой и строгой Залией…
Она не поехала за мужем в Европу, да он, кстати, и не особенно звал, насколько я понимаю. По рассказам Азата, Адиль приезжает на родину несколько раз в год, на пару дней, а затем опять уезжает. Жена его, правильно и традиционно воспитанная женщина, всю жизнь прожившая в имении родителей в горах, после замужества просто сменила одно имение на другое, и продолжала жить тем укладом, который ей привычен.
А Адиль, как я понимаю, ни в чем себя не ограничивал…
Я не помню, говорила ли подруге о том, что он женат… Если нет, то надо ли говорить? Влезать?
Ох, вот тоже проблема…
И голос Лауры по телефону такой необычный был, странный…
Из манежика раздается кряхтение Адама, а это значит, что скоро пора менять ему памперс.
Остаток дня я провожу в заботах, играя с сыном, готовя нехитрую еду, между делом отвечаю на звонок Ани, заверяю, что все в порядке и помощи не надо. Всевышний, сколько добрых , участливых людей вокруг меня!
Азат не звонит, наверно, очень сильно занят.
И я не хочу думать о том, что жду его звонка. Очень жду. И не хочу думать, что буду делать, если он вдруг… Не позвонит. Такое же может быть?
Может.
Я для него замужем. А если решит не связываться со мной, просто участвовать в жизни сына и все? Мне будет легче? Тяжелее? Не могу понять, не могу толком осмыслить всю ту бурю, что бушует внутри, заставляя периодически застывать на месте и смотреть в одну точку.
В какой-то момент эмоций становится так много, что начинаю задыхаться.
Смотрю на Адама, он улыбается, показывая два только-только начавших прорезаться зубика. Он меня сегодня ими чувствительно куснул за грудь, маленький хищник. Весь в своего отца…
Звонок в дверь заставляет подпрыгнуть на месте. Не думая, не останавливаясь, бегу открывать.
Распахиваю дверь, не интересуясь, кто там, и оказываюсь с порога сметенной темным, властным вихрем.
Азат обхватывает меня руками, жадно сжимает, целует в шею, больно и сладко, шепчет:
— Сладкая… Открыла сразу… Ждала, да? Ждала меня?
Чувствуется, что ему очень важно услышать ответ на свой вопрос.
И я отвечаю, сквозь невольную дрожь удовольствия от тяжести его рук и огня его губ:
— Да. Да. Ждала…
Признание это дается легко, но служит откровением для меня.
Я его ждала. Ждала… Ох… Пропала я. Опять пропала, не убереглась совсем…
— Будь со мной нежен, Азат… — неожиданно вырываются слова-признания, — будь честен…
Он отстраняется, смотрит серьезно , отвечает:
— Обещаю, сладкая… Обещаю.
Слова звучат клятвой.
И я хочу ей верить. Глупо и бездумно.
Азат целует
