поездки в следственный изолятор к Богдану я не могла перестать плакать. Заставила себя лишь из-за ребенка, но настроение было таким хоть с моста бросайся в реку. Десять лет… Он не увидит своего ребенка весь этот срок… Невозможно такое уложить в голове. Он просил меня не плакать, не волноваться, лопать фрукты и читать книжки, но все, что я делаю сутками напролет лежу в своей комнате на кровати и смотрю в потолок, думая о том, что он пропустит рождение нашего ребенка, не увидит, как он сделает первый шаг…
— Анюта, — мама хватает меня за руку и останавливает в дверях. — Ну что ты дочка. Я тебя совсем не узнаю. Молчишь стуками напролет, из комнаты почти не выходишь, плачешь часто… Из-за него? Из-за бандита своего, да?
— Да, мам. Из-за него. Люблю я его и сильно тоскую по нему. А от мысли, что он сядет все внутренности выворачивается наизнанку, — я отовариваюсь от нее и пускаюсь на стул.
Глажу живот и даю волю слезам.
— Ну нет, Аня. Так ведь нельзя, дочка. О себе не думаешь, о нем подумай. Я когда одна тебя растила мне тоже было тяжело, но ничего же. Вон какая красавица и умница у меня получилась. Все трудности временные. Будем надеться, что решит что-нибудь твой Богдан и выйдет на свободу, — я шмыгаю носом, но слезы вытираю. Мама обнимает меня за плечи, а мне становится немного полегче. — Давай, я сама сейчас все накрою на стол, а ты мне расскажи, что нам еще к родам докупить нужно. Рожать-то поедешь туда, где обследовалась или тете Рае позвонить?
— Богдан контракт заключал с клиникой. На днях позвоню в нее, узнаю все ли в силе. Если нет, по скорой поеду, куда отвезут, там и рожу.
— Родишь, Ань, не переживай, — улыбается мама. — У нас в роду с этим проблем ни у кого не было.
После ужина мы смотрим вместе телевизор, но я совершенно не вникаю в суть фильма, потому что все мои мысли крутятся возле Богдана. Если бы силой мысли можно было помогать людям, то он бы уже вышел из тюрьмы. Пусть даже ко мне бы не вернулся и ложь мою не простил, но только бы вышел.
На следующий день мы договариваемся с мамой, что встретимся в магазинчике тети Люси, заберем коляску и всякую мелочь для малыша. На днях мне нужно съездить в университет и что-то решить с академическим отпуском. Совмещать учебу и ребенка я сейчас не смогу.
Яркие солнечные лучи греют кожу, я щурюсь и впервые улыбаюсь с того дня, как вернулась из Москвы. Внутри крепнет уверенность, что все будет хорошо, несмотря ни на что. Сколько бы не дали Богдану лет, мы с ребенком его дождемся. Замечаю огромный черный внедорожник на противоположной стороне улицы, и чувствую, как сердце в груди начинает биться сильнее. Автомобиль медленно едет за мной, а мне с каждой секундой становится не по себе. Если это враги Богдана, то меня даже некому защитить. Я прибавляю шаг, живот начинает потягивать, но я не останавливаюсь, пока не ныряю внутрь магазинчика. Тут же замираю у окна и вижу, как черный автомобиль проносится мимо, а я выдыхаю от облегчения. Совсем уже нервы ни к черту.
— Ань, ты только погляди какая прелесть, — с придыханием говорит мама, перекладывая наши покупки, а я вспоминаю, как водила Богдана по детским отделам, а он скупал для меня и малыша все тележками.
— Да, очень красиво, мам, — провожу рукой по комбинезончикам, беру в руки маленькие носочки и мне не верится, что малыш внутри меня такой крошечный.
— Давай, я все постираю, проглажу, а ты лучше побольше отдыхай сейчас. Как моль бледная. Женщины вес набирают во время беременности, ты же как тростиночка с шариком впереди. Ты сегодня ела?
— Ела, мам, — присаживаюсь на диван, а мама, отложив вещи, устраивается рядом и обнимает меня за плечи.
— Ты все время напряженная, грустная. Анют… Я очень за тебя переживаю. Ну нежели так любишь этого Богдана? — голос мамы смягчается, а я коротко киваю.
— Люблю. И даже не представляю, как мы с ребенком будем без него. Каждый день просыпаюсь с этой мыслью и засыпаю. Он заботился, всегда рядом был, прихоти мои выполнял, оберегал, как мог… Я же аборт хотела сделать, когда узнала, что беременна, а он остановил меня… — опускаю голову и чувствую, как в носу начинает щипать, но я дала себе обещание больше не плакать. — Мне очень плохо без него. Очень… — из меня несмолкаемым потоком рвутся наружу воспоминания с самыми яркими моментами нашей жизни с Богданом, которыми я впервые делюсь с кем-то.
Мама внимательно слушает, гладит меня по голове, и не торопится к своим сериалам или к кастрюлям на кухне.
— Ох, Анюта, — она обнимает меня крепче. — Прости ты меня дуру старую. Вы там жизнь свою налаживали, а я приехала тогда, наговорила тебе кучу лишнего… А что я могла тебе еще в тот момент сказать? Стало страшно, что совершишь мои же ошибки, наступишь на те же грабли, что и я, а потом одна останешься.
— Вот я и осталась одна.
— Ну ты же сама сказала, что у вас другая история. Если бы Богдана не прикрыли, разве бы он бросил вас, если все так, как ты рассказываешь? Неравнодушен он к тебе, Аня. Столько вещей для ненужных людей не совершают.
Я кладу голову ей на плечо и сижу какое-то время молча. Я не обижаюсь на маму. Она мой единственный родной человек, а ее поддержка в эту минуту придает мне сил. Она еще долго гладит меня по голове, как в детстве, и просто сидит рядом.
Утром следующего дня я решаю съездить в Москву. До родов остается не так уж и много времени, и пока я окончательно не превратилась в колобка, надо добраться до университета. Забрать кое-какие вещи из общаги.
До вокзала иду легким прогулочным шагом, дышу воздухом. Слегка оборачиваюсь назад, чувствуя на себе чей-то взгляд, и замечаю тот самый внедорожник, который видела на днях.
Аня
Живот болит с самого утра, но я наивно верю в то, что это всего лишь тренировочные схватки. Предварительную дату родов ставят только через две недели, поэтому я продолжаю убирать квартиру и готовить ужин к маминому приходу.
Отношения с ней стали доверительными
