замуж, и я удочерил Еву.
Он заканчивает фразу, и я осознаю, что это именно то, чего я боялась услышать.
Нервно облизываю высохшие губы.
— У Евы есть отец, он не согласится на твое усыновление.
— Мы будем судиться с ним. Бороться за нас. Я узнавал — шансы у нас высокие. Закон на стороне матери. Если у нас семья, и Ева считает отцом меня, то все возможно. То, что он биологический отец, не делает его отцом по факту.
С каждым словом он звучит все увереннее, все убедительнее, все жарче.
Дима верит в то, что говорит, и, очевидно, очень хочет, чтобы все было именно так. Он искреннен в своем желании. По крайней мере, в этом я могу быть уверена.
Но я также уверена и в том, что Кирилл никогда не позволит этому случиться.
— Это если отец не претендует на отцовство, но Кири…
— Выбирай, Рита, — голос Димы как сухой лед, он обжигает меня до волдырей. — Что тебе важнее — твои родители и человек, который любит тебя и твоего ребенка, или желания бывшего, который бросил тебя беременную?
Дима не знает, как мы с Потемкиным расстались. Скорее всего, он делает очевидный вывод.
Неверный вывод.
Я колеблюсь. Это сложный выбор.
Сложный по многим причинам.
Я знаю, что никогда не буду с Кириллом, с этим я почти смирилась — никогда не стану соперничать с его и Кошкиной ребенком за место в его сердце, это заведомо проигрышный поединок. Тем более, если у нее будет сын.
Но и быть с Димой не смогу.
Не теперь, когда я знаю — я всегда это знала, но долгое время обманывала себя и других, — что по-прежнему люблю Кирилла. И только его одного. У нас было три попытки, все они кончились ничем, кроме боли, но на меньшее я теперь не согласна.
Мне было хорошо с Димой, я думала, что люблю его, но…
Нет.
Видимо, я из малочисленной расы однолюбов. Не повезло…
Нам обоим: и мне, и Диме.
А Кирилл — отец Евы, и главное: он хочет быть ей отцом. Настоящим. Хочет наверстать все то, чего я его лишила. Пусть не в качестве моего мужа, но разве имею я право вновь отбирать это право у него?
Нет.
Тысячу раз нет.
— И если ты выбираешь второе, Марго, — видя мои колебания, вновь включается в переговоры Дима. — За долг твоих родителей я потребую у Потемкина половину его фирмы. Как думаешь, вы с Евой стоите половины?..
(POV Кирилл)
Я в аду.
В персональном трехкомнатном чистилище. В которое несколько дней назад превратился мой собственный пентхаус.
И выхода из него не предусмотрено.
Это золотая клетка, и в ней я и сдохну.
— Кирюша, высвободи, пожалуйста, вторник через две недели, — ласково мурлычет Ольга, а у меня чесотка от ее нежного голоса. — Мне назначили первое узи. Ты же пойдешь со мной? Мы услышим сердцебиение нашего ребеночка. Представляешь?
— Представляю.
Получается равнодушно, и я смягчаю свою холодность улыбкой. Натянутой и фальшивой, но уж какая есть.
Я бешусь, да. От злости на ситуацию, которую не могу изменить, и ненависти на себя за то, что срываю свою злость на Ольге.
Она не при чем, ей просто не повезло оказаться не в то время не с тем человеком.
И мне не повезло.
Это не то место, где я хочу быть. Не то, где должен. Но там, где хочу, меня тоже не ждут.
И я болтаюсь, как фекалия в проруби.
И внутренне вою от бессилия.
А хочется выть вслух. А еще биться башкой о стену. И крушить, и ломать, и…
Но Ольга поводов не дает. Она — образец терпения и понимания, и земное воплощение женской мудрости — несмотря на токсикоз и гормоны, со мной она мила и самоотверженна. А я бездушная сволочь, но она это мое частное мнение не разделяет.
Поэтому башкой я бьюсь, когда меня никто не видит.
Пытаюсь поговорить с Ритой, но она не отвечает на звонки. Не читает мои сообщения. Даже после работы подкараулить ее не удается — она ускользает у меня меж пальцев.
А я караулю, да. Знаю, что веду себя как мудак, как истеричный подросток, но не могу просто отколоться от нее. Не могу ее отпустить. Я без нее подыхаю.
Опять.
— Так ты пойдешь со мной?
— Я посмотрю свое расписание, — уклоняюсь от ответа и встаю из-за стола.
К ужину, который, как всегда, нам доставили из ресторана на первом этаже дома — ни я, ни Ольга говорить не умеем, — я не притронулся, а вот бокал опустошил.
— Куда ты? — удивляется лишь интонационно Ольга, идеально контролирую свою мимику.
— Встречусь с Филом.
— Зачем? — в голосе все же проскальзывает обида, которую она обычно старается не показывать.
— Он просил, — заученно вру я. — Какие-то проблемы. Я недолго.
Опять вру. Я долго. Я вернусь только, когда она уснет. Не вхожу в дом, не убедившись в этом по погасшему свету в окнах и ее "оффлайн" в сети.
Осознаю, что это тупо, что я просто бегаю от реальности, но иначе я это не вывезу.
Не могу находиться с ней рядом. Знаю, что дело не в ней, но не могу. Я задыхаюсь.
И вновь бегаю или плаваю по утрам, а вечерами засиживаюсь на работе или пропадаю в качалке. Домой меня не тянет.
Да и больше не чувствую, что это мой дом.
Ощущаю себя погано, но исправить ничего не могу.
Тот случай, когда и исправлять нечего.
Я сам все просрал. Все сделал через жопу.
Прибился к Ольге от безысходности и тоски по Рите. Точнее, это она ко мне прибилась, а я позволил, не оттолкнул. Просто плыл по течению, как отломанная ветка, бесцельно и безучастно, и причалил к ее берегу. Вот и вся лавстори.
Пять лет я фестивалил и отжигал как мог и даже сверх того, а когда устал от всего и всех, рядом оказалась она.
Как в дурацкой игре с пустым стулом. Я бежал, бежал, вдруг музыка закончилась, и ее стул оказался единственным свободным. Я его и занял. Мне было все равно, чей это стул. Я потерял надежду когда-нибудь быть с Ритой, а если не она, то уже без разницы кто. А если без разницы, то почему не Ольга?
Все, как у Ларошфуко — она меня любила, а я ей это позволял.
Допозволялся…
— Привет, бро, — встречает меня Фил за столиком
