глаза. Будто точно знает, где я нахожусь.
Я киваю ему, приглашая присоединиться.
Удивительно, но сейчас я чувствую абсолютное спокойствие. Внутри не бурлит кипятком, и холод не расползается по телу, я просто жду.
Подойдя, он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я останавливаю его, отворачиваясь и отстраняясь.
Зависает в согнутом положении и смотрит с вопросом в прищуренных глазах.
— Не надо, — прошу сдавленно. — Я тебя не за этим звала.
— А зачем? — ему явно не нравится моя реакция, но он не спрашивает.
Садится напротив.
Я замечаю, что на нем другой костюм, не тот, что был вчера и сегодня утром. Он явно успел переодеться. Интересно где — домой заезжал?
Может, все же…?
— Хотела узнать, ты уже говорил с Олей?
Пока я ехала в город, в голове крутилось много разных мыслей, и одна из них была особенно назойлива. Я поняла, что сегодня Ольга вела себя крайне странно. Это ее неестественное щебетание, это внезапное расположение ко мне, эта необъяснимая доверительность, посвящение в ее беременность… Она вела себя так, будто мы сестры или подружки. С чего бы?
Раньше она мне только хамила, и вдруг такие перемены. Это… странно. И подозрительно.
Мне подумалось, что, возможно, Кирилл уже поговорил с ней, что она знает про меня и Еву, и поэтому разыграла тот спектакль.
И сейчас я жду от него положительного ответа.
Кажется, я даже не дышу.
— Нет еще. Я обещал поговорить с ней вечером, и я сделаю это.
Мне кажется, я даже слышу звук, с которым рухнули мои надежды.
Звук, очень похожий на тот, что я слышала в доме Кошкиной.
— Не надо, — вновь произношу, с трудом узнавая свой голос, тихий и убитый.
Но это точно я.
— Не надо с ней говорить, — пытаюсь вернуть себе владение собой и связками.
— Почему? — непонимающе и недовольно сводит он брови. — Мы же договорились. Я…
— Ты просто не все знаешь, — тянет улыбнуться, но выходит криво и искусственно. — Твоя Оля беременна. Сегодня вечером не ты ей, а она расскажет тебе новость. Извини, если испортила сюрприз…
— Ч-то?! Какой сюрприз? — он вроде кричит, но получается глухо, будто его держат за горло, душат.
Прокашливаясь, дергает себя за воротник-стойку, верхняя пуговица отлетает.
— Что за бред?
— Это не бред. У тебя будет ребенок. Может быть, сын.
— Какой сын? Кто это придумал? Ничего у меня не будет! — он вскакивает, челюсти сжаты, как и кулаки.
С кем он собрался драться — с Кошкиной?..
— Будет, Кирилл. Сядь, — устало. — Ольга говорит, срок уже два месяца. Ты же не станешь просить ее сделать аборт? — я снова спокойна.
Знаю, это признак скрытой истерики, но я дам себе вволю проораться потом, сейчас я должна все закончить тут.
Ребенок — это не невеста, его не бросишь, потому что разлюбил. Или не любил…
Потемкин тяжело опускается обратно на стул.
— Я думаю, ты понимаешь, что это конец.
— Кому — мне? — усмехается он жестко.
— Для нас с тобой. Мы попытались, снова, но у нас опять не получилось.
— Нет! Рита, — он накрывает мою руку своей и не позволяет выдернуть.
Рывком придвигается ближе. Хватает мою голову и притягивает к себе. Утыкается губами в висок.
— Не делай снова поспешных выводов, пожалуйста, — жарко шепчет мне в волосы. — Не ставь на нас крест. Я поговорю с ней, я разберусь.
— С чем ты разберешься? Ты говорил, что всегда отвечаешь за слова, отвечай и за действия тоже. Быть отцом для Евы тебе не позволила я, так будь отцом для этого ребенка. У тебя все шансы, Потемкин. Не просри их.
Высвободившись из его хватки, я встаю.
— Прощай, Кирилл.
Я ухожу, но очень хочу, чтобы он меня остановил. Чтобы сказал, что главное, это мы, мы втроем, а все остальное решаемо.
Мысленно считаю шаги, неотвратимо удаляясь от него, но продолжаю надеяться, что вот сейчас я услышу его голос.
Десять. Одиннадцать. Двенадцать.
Или приближающиеся шаги.
Восемнадцать. Девятнадцать.
Он догонит меня, не отпустит.
Двадцать три. Двадцать четыре.
Никогда больше.
Тридцать шесть. Тридцать семь.
Но надеюсь я напрасно.
Пятьдесят один. Пятьдесят два.
Я в лифте…
И в эту ночь уснуть у меня не выходит. Усталость берет свое, и периодически я проваливаюсь в сон, но он недолгий, неглубокий и беспокойный. Отдохнуть не получается.
Мысли обо всем и всех сразу терзают, и даже когда я отключаюсь, мне снится, что я в школе у доски, решаю сложную задачку.
Нерешаемую.
Это слишком запутанный ребус. Как уравнение со звездочкой — много неизвестных и дано на китайском.
Странно и неправильно оставаться в доме Димы, когда мы уже не вместе, но еще неправильнее втягивать в наши проблему Еву. Зачем ей лишние стрессы?
Мы, конечно, съедем, но сначала нужно ее подготовить. И я подбираю слова.
До будильника еще час, я постоянно смотрю на часы, подгоняю время. И вдруг слышу шаги.
В спальню вбегает Ева.
— Мама, — сонная, она забирается ко мне под одеяло. — Уже утро?
— Еще нет. Спи, — шепчу в ответ, обнимая ее и целуя в макушку.
Мое сокровище!
Сердце щемит, оно переполнено любовью к ней и невыразимой нежностью и приправлено — или отравлено — чувством вины за то, что я однажды уже лишила ее отца и делаю это снова.
Два дня назад у нее их было два, а сегодня ни одного.
И на этот раз в этом виновата только я.
Хотя и в прошлый раз тоже я…
— Ты тоже спи, — так же шепотом отвечает она. — Я же с тобой. Тебе не должно быть страшно.
— Мне не страшно.
Прижимаю ее еще крепче к себе, меня захлестывает благодарностью.
Моя защитница… Супергероиня.
Она засыпает, а я лежу, согреваясь ее теплом, вдыхая запах ее шампуня "без слез" и давясь при этом слезами.
За пять минут до звонка выключаю будильник и иду в ванную.
В сад мы приезжаем, как всегда, среди последних. Быстро раздеваю ее, помогаю сложить вещи в шкафчик.
— Не скучай! — поцеловав меня, Ева убегает в группу, а я иду к машине, когда звонит мама.
— Привет, мамуль, — улыбаюсь я.
Но улыбка сползает у меня с лица, когда слышу ее напряженный голос. Поздороваться со мной она забывает.
— Рита, ты не могла бы приехать к нам с папой?
— Да, конечно. Вечером я за…
— Если это возможно, мы бы хотели поговорить с тобой прямо сейчас.
— Что-то случилось? — в груди замирает.
Я тут же вспоминаю все моменты, в которые они вели себя не
