не верю.
– Правда, ты и сама это сегодня поняла. Так бывает, Тыковка. Иногда друзья оказываются вовсе не друзьями.
Я встаю со стула, подхватывая швабру.
– Ладно, философ, хочешь помогать – помогай. Вот тебе инструмент, приводи бизнес в порядок хотя бы внешне.
Андрей брать швабру не спешит. Чуть склонив голову, он пристально смотрит, словно хочет что-то сказать.
– Ну что еще?
– Ты из-за Риты так плачешь?
Я вздрагиваю. Он как будто читает мысли. Или так хорошо успел меня изучить?
– Тебе обязательно все выпытывать?
– Просто интересно. С Ритой ты поссорилась вечером, а рыдать начала недавно. Почему?
Сначала я думаю, что скорее умру, чем признаюсь, почему слезы подступают к горлу. Но вдруг, не ожидая от самой себя, я смотрю ему прямо в глаза и как на духу выкладываю все, что наболело.
– Сегодня я спрятала в ветках елки телефон с камерой, направленной на столик, где просил оставлять заказы аноним. Кофе забрал Кир.
– Кир? – Лукин хмурится. – Ты думаешь, Кирюха купил тебе кофемашину, оплатил выступление группы и помог с пропавшей выручкой?
– Не знаю. На камере он.
– А может, он просто воспользовался чужим заказом?
– Он знал, для кого заказ.
– Но о камере не знал.
Я качаю головой. Андрей равнодушно пожимает плечами.
– Ну и что? Что не так, Тыква? Кир – отличный парень. Красиво ухаживает, все время рядом, подставляет тебе сильное плечо. Настоящий рыцарь, есть чему завидовать. Что тебе не нравится? Почему от этой новости ты рыдаешь?
– Потому что я думала, что это ты! – выпаливаю я и испуганно прижимаю к губам ладонь.
Я не собиралась этого говорить, не собиралась! Я себе-то ни за что не призналась бы, не то что вот так, прямо в лицо.
– Ты… ты бесишь меня! Ты хам, сноб, заноза в одном месте! Кошмар наяву!
– И ты думала, – Андрей ехидно поднимает бровь, – что такой ужасный хам и сноб всегда тебя спасает?
Он делает шаг ко мне. Я отшатываюсь, упираясь спиной в барную стойку. Сейчас мы так же близко, как тогда, когда танцевали одни в пустом зале. Или как тогда, когда я грохнулась сверху прямо на него. Только сейчас вместо неловкости я чувствую отчаянную панику.
– Вот и я думаю: и как мне такое в голову пришло? Конечно, это Кир. Он хороший парень. В отличие от тебя.
– А может… – Андрей наклоняется ко мне, от его шепота по коже бегут мурашки. – Я использовал его как подставное лицо? Может, я платил ему, чтобы он играл роль анонима, пока я нахожусь у тебя на виду, чтобы ты ничего не заподозрила? Может, он сегодня взял кофе, чтобы отнести его мне? Не думала о таком варианте, Тыква?
– Нет. Нет! Ты врешь! Не может быть, Кирилл никогда бы так не поступил!
– Тогда…
Его губы настолько близко, что у меня перехватывает дыхание.
– Откуда я знаю, что тыквенно-пряный капучино…
Андрей касается моих губ своими осторожным невесомым поцелуем, от которого внутри все переворачивается. Я никогда еще не целовалась. Никогда не была к кому-то так близко, как к этому невыносимому парню.
– …совсем не сочетается с перцем?
Поцелуй становится настоящим, удивительно реальным – в отличие от сегодняшнего вечера. Из ослабевших пальцев выпадает швабра, с оглушительным грохотом она падает на пол, чудом ничего не разбивая.
Понятия не имею, что делать. Как ответить, да и нужно ли. Замираю, прислушиваясь к ощущениям, к мягким осторожным прикосновениям его губ.
Он пахнет кофе и карамелью. Его поцелуй со вкусом тыквенно-пряного капучино. Того самого, что я каждый раз, когда случалось маленькое чудо, ставила на столик у входа.
Снова и снова пытаясь разгадать загадку тыквенно-пряного парня, я делала этот чертов кофе, а он тайком пил его и смеялся.
Сладкое и теплое чувство от нежных касаний кончиков пальцев на щеке сменяется горечью давних, почти забытых воспоминаний.
– Уйди, чего в проходе встала? – Лукин отпихивает меня от двери и заходит в класс.
За ним всегда следуют друзья из числа самых задиристых мальчишек. Им нравится дружить с Андреем. Он выделяется.
– Тыква! – Один из них показывает мне средний палец.
– Почему тыква? – хмыкает Оля Алешина. – А потому что толстая, как тыква, – говорит кто-то, и класс разражается хохотом.
– Да отвалите вы от нее, – бурчит Лукин, чем изрядно удивляет.
– А что такое? – Оля кокетливо строит ему глазки. – Влюбился?
Лукин скользит по мне равнодушным взглядом.
– Вот еще. Кто на нее позарится? Просто надоело. Скучно.
Я стою у доски, пытаясь сдержать подступающие слезы, но все же не выдерживаю. Они уже давно обо мне забыли, обсуждают какие-то игры и фильмы, а я все стою в туалете, напротив грязного зеркала, размазывая по щекам слезы.
В ушах стоит насмешливый равнодушный голос.
– Кто на меня позарится?
– Что? – Андрей хмурится.
Я смотрю в янтарные глаза, почему-то непривычно темные, пытаюсь найти в них ответы, но вижу только то же, что и всегда: самодовольную усмешку. Лукин явно наслаждается победой.
И сейчас меня осеняет. Он не собирался выигрывать спор. Он вообще не собирался всерьез со мной бороться, он мстил так, как умел. А я послушно велась на все манипуляции.
Купить девушке подарок, сделать пару сюрпризов, поделиться несчастной судьбой – и вот она влюблена в тебя до потери пульса, теряет друзей и уважение к себе. Ненавидящая сама себя за мысли.
– Ты сказал, что на меня никто не позарится.
– Когда?
– В пятом классе. Вы называли меня Тыквой, потому что я была толстой. Правда, я не была толстой, но вам было плевать.
– Аль, это было давно…
– Да. Давно. – Я усмехаюсь. – Только Тыквой-то ты меня называешь и сейчас. Поздравляю, Лукин. Твоя взяла. Что там тебе было нужно? Ролик?
Я хватаю телефон, вытираю слезы и включаю камеру.
– Альбина!
– Всем привет! Меня зовут Альбина Тимошина.
