Света прошла в спальню, набрала номер Сашки, который до сих пор помнила наизусть. В трубке долго слышались длинные гудки. Ну, разумеется, он же на работе!
Она нашла в записной книжке номер офиса «Дорпромстроя» на «олимпийке» — дороге, наспех построенной для Московской Олимпиады далекого 80-го года. Трубку подняла какая-то девушка.
— Кого? Инженера Лемешонка? Здесь такого нет.
— Как это нет, девушка? — чуть повысив голос, проговорила Света. — Он там давно работает.
— Я здесь вторую неделю только, — сообщила ее собеседница чуть извиняющимся тоном. — Подождите, сейчас спрошу.
Света услышала на том конце провода приглушенный разговор.
— Уволился Лемешонок.
— Уволился? — удивленно переспросила Света.
Сашка всегда хвастался ей, что работа у него — не бей лежачего, и что вряд ли ему удастся найти что-нибудь лучше.
— Девушка, спросите, пожалуйста, он не говорил, куда пойдет? Ну, где будет искать новую работу?
В трубке вновь послышались неясные голоса, после чего юная секретарша — или кем там она числилась? — коротко ответила:
— Не говорил.
— Хорошо. Спасибо, — и Света повесила трубку.
Может быть, Сашка увидел на определителе своего телефона ее номер и просто не захотел разговаривать с ней? Или действительно устроился на другую работу?
Она решила позвонить вечером еще раз и, если он опять не возьмет трубку, подойти к нему на квартиру и попробовать поговорить лично.
Строить электростанцию с поэтическим названием «Юсифия» в шестидесяти километрах от Багдада начинал в девяностые годы еще Советский Союз, однако первая война в Персидском заливе заморозила проект на десять долгих лет. Лишь в 2001 году небольшая группа специалистов «Зарубежэнергостроя», или сокращенно ЗЭСа, в числе которых был и мой институтский товарищ Николай Ефремов, вернулась в Ирак, чтобы продолжить начатое — и основательно разграбленное за прошедшие годы.
Но очевидно некий злой рок преследовал эту стройку: не прошло и полутора лет, как над Ираком начали сгущаться тучи новой войны. «Юсифия» была заморожена во второй раз. Около двух месяцев шли активные боевые действия. Многочисленные российские и прочие зарубежные организации, имевшие проекты в Ираке, терпеливо ждали, теряя миллионы долларов. Очень быстро вялое сопротивление иракской армии было подавлено американцами и их союзниками.
Но едва президент Буш объявил на борту авианосца «Авраам Линкольн» об окончании военных действий, как в стране началась другая война — партизанская. Поначалу она носила характер разрозненных террористических актов, типа одиночных убийств из-за угла солдат коалиционных войск или подрыва нашпигованных взрывчаткой легковушек, потом приобрела черты вполне организованного сопротивления. Тем не менее, некоторые российские компании начали вновь засылать в Ирак своих специалистов, вероятно, полагая, что сопротивление носит временный характер и скоро американцы наведут порядок. Пока же повстанцы стреляли и похищали всех без разбора — болгар и турок, японцев и пакистанцев, корейцев и русских, — так что ехать в этот гадюшник мог лишь человек, по каким-то причинам возненавидевший жизнь.
Историю злополучной станции мне рассказал Ефремов, вместе с остальными эвакуированный из Ирака весной 2003 года. За два дня до моего решающего разговора со Светой он позвонил мне и заявил, что возвращается на «Юсифию».
— Хочешь со мной? — спросил он.
— Колька, ты что — самоубийца? — ответил я вопросом на вопрос. — Ты вообще телевизор-то смотришь?
— Война окончилась, русских в Ираке не трогают: мы ведь не посылали туда свои войска во время войны, — уверенно заявил мой бывший однокурсник. — И сейчас там наших военных нет. Я звонил в ЗЭС, они сказали, что все налаживается. Туда, кстати, недавно ездило ихнее руководство. Поселок, ну, где мы жили, местные жители немного распотрошили, а так все нормально, саму станцию американцы даже не бомбили. Так что готовится первая группа для отправки. Вылет через две недели. Они спешат, свели формальности до минимума. Что скажешь?
— Я никуда не поеду! — отрезал я.
«До войны бы еще куда ни шло, — подумал я тогда. — А сейчас…»
Но до войны случился мой большой роман со Светой, и «Юсифия», равно как и все остальные стройки в развивающихся странах, была мне исключительно до лампочки: мне вполне хватало двухсот пятидесяти баксов, которые я получал от «Дорпромстроя», работая на реконструкции старой «олимпийки» Я жил тогда своей любовью — как ни высокопарно это звучит. Кто же мог предполагать, что у нас со Светой — вернее, у нее со мной — все окончится так внезапно?
На четвертый день моего затворничества я позвонил Ефремову и заявил, что согласен.
— Ты же сказал, что никуда не поедешь?
— Передумал, значит.
— Ну, не знаю. За эту неделю они уже могли найти кого-то, — заметил Николай. — Я же тебе говорил, что они спешат. Я дам тебе их телефон, звони в отдел кадров. Представься, скажи, кто ты и что, где работал. В случае чего сошлись на меня. Скажи, вместе учились. Паспорт у тебя в порядке? В смысле, разрешительный штамп на выезд за границу есть?
— Есть, — со вздохом проговорил я, потому что поставил этот штамп совсем недавно, планируя пригласить Свету провести отпуск вместе со мной где-нибудь в не очень далеком и не слишком дорогом зарубежье.
— Записывай, — он продиктовал телефон «Зарубежэнергостроя».
Пять минут спустя я набирал номер отдела кадров московской компании. А еще через пять уже копался в бумагах, отыскивая свою анкету, чтобы отправить ее по факсу.
Утром следующего дня мне сообщили, что моя кандидатура вполне устраивает руководство ЗЭС.
Самое смешное, что сам Ефремов так и не поехал: за три дня до вылета он сломал ногу, и ему пришлось задержаться на неопределенное время.
Уволиться с прежнего места работы за один день невозможно. Если только не поставить кому надо бутылку. И не какую-нибудь, а литровую. И не чего-нибудь, а греческого коньяка «Метакса». Именно с помощью этого универсального средства я и решил в «Дорпромстрое» все вопросы. Начальник отдела кадров, Владимир Григорьевич Янушко, тут же простил мне четыре дня прогулов и шлепнул круглую печать под стандартной надписью «Уволен по собственному желанию».
Потом я заехал к бывшей жене, проживавшей после развода на противоположном конце города в доме своих умерших родителей, и, оставив ей триста долларов, попросил присматривать за квартирой и оплачивать коммунальные услуги. Сын Денис уехал в Америку на три месяца по молодежной программе «Отдыхай, путешествуй, работай», да так и остался там; как я подозревал, на не совсем легальном положении. Я решил, что напишу ему из Ирака — если там будет электронная почта.
