окажется только рад.
А в следующее мгновенье стиснул зубы почти до скрипа, удерживая ругательство. Разумеется, это было совпадение. Директор вряд ли навязал бы ему сотрудничество с ней… с этой… если бы знал. Но он не знал. Никто не знал. Все случилось слишком давно и не стоило ни внимания, ни воспоминаний. И уж тем более не было повода делиться с кем-то посторонним тем, что давно осталось в прошлом. Осталось, но и след свой оставило, как оказалось. То самое чувство, которое Сергей переживал тогда: острая потребность встряхнуть, вытрясти правду, добиться признания. Ему, никогда в жизни не поднимающему руку на женщину, сейчас было трудно устоять на месте, не ринуться к ней, возвращаясь к тому, где они когда-то остановились, так ничего и не прояснив.
А она опять улыбалась, только теперь в ее улыбке не было ни малейшего оттенка вины. Спокойная, уверенная в себе и красивая настолько, что даже охватившая его злость не превзошла вспыхнувшее одновременно желание.
– Как, оказывается, тесен мир… не так ли, Дина Валерьевна?
Он подошел ближе, и Дине показалось, будто кто-то перемотал кадры на старой пленке, и перед глазами мелькнули события давно прошедших лет. И Сергей – такой же, как тогда. Та же ярость в глазах, желваки на скулах и сжатые в кулаки пальцы. А у нее – сумасшедшее желание, чтобы он все-таки ударил. Не сдерживая себя. Позволил бы совершиться тому, что когда-то остановил.
Всегда презирала насилие, внушая подругам, что у любви с болью нет ничего общего, и если мужчина делает что-то подобное, то рядом с ним нельзя оставаться ни на минуту. Но только в ее случае все было иначе. Сергея бы оправдала. Да только знала, что не случится этого, и злость, что переполняла сейчас его, не найдет выхода. Не так. А значит, тот камень, что столько лет мешает дышать нестихающим чувством вины, и теперь останется на сердце. И облегчение по-прежнему не наступит.
Аромат его парфюма внезапно перебил другой запах – тот, что стойко отложился в воспоминаниях, время от времени напоминая о себе, всегда неожиданно и неуместно. Болезненный, душный запах лекарств. Дина на мгновенье прикрыла глаза – и будто воочию увидела потрескавшиеся белые стены старой палаты. Сбившиеся жестковатые простыни, которые она тогда отчаянно теребила ослабевшими и непослушными пальцами, как будто это могло придать сил или уберечь от проникающего, разъяренного взгляда мужчины. И от его голоса, в котором смешались обида и ненависть.
– Как ты могла?! Дина?! Почему?!
Как могла? Она и не знала, что ложь окажется такой доступной. Что лишь изнутри жжёт, будто кислотой, а губы при этом способны изображать улыбку. Именно тогда впервые и начала улыбаться, затаивая внутри нестерпимую боль. И лгать, глядя ему в глаза – тому, кому доверяла больше, чем себе.
– Правда всегда приносит боль, Сереженька… Ты верил в то, что тебе хотелось.
– Мы же хотели ребёнка, – он не спросил, не попытался уточнить – заявил это как непреложный факт. Хотели. За проведенный вместе год Дина столько раз строила планы и… приглядывала в магазине крошечные наряды. Не могла удержаться от потребности сделать это с того самого мгновенья, как поняла, что любит. Любит и с ним одним желает пройти по жизни, засыпать рядом, улыбаться каждый день и слышать детский смех.
Они много об этом говорили, мечтая уже вдвоём и вместе «примеряя» имена. Оттого Сергей и был уверен… до той самой минуты.
– Тебе этого хотелось. А мне было удобно, чтобы ты поверил.
– Что за чушь ты несешь?! – тогда он впервые повысил на неё голос, резкий тон звучал почти криком и даже больничная обстановка его не остановила. В любых иных обстоятельствах Дина бы обиделась, но не теперь, когда понимала, насколько Сергей прав, а она – заслужила.
– Я еще очень молода, Сереж… – постаралась придать лицу отрешенное выражение, хоть и понимала, насколько это неправдоподобно. – Да, был момент, когда мысль о ребёнка показалась мне привлекательной, но… – вскинула на него глаза. – Но я не хочу! Не хочу связывать себя памперсами, кормежками, бессонными ночами… Это моё право, Серёжа! Нам хорошо вместе, но зачем спешить с детьми?!
В его взгляде недоумение сменялось раздражением. И болью. Дина отчетливо видела эту боль, и при мысли о том, что сознательно её причиняет, в груди нарастал мешающий вздохнуть ком.
– И поэтому ты сделала аборт? Решила все сама, даже не посчитав нужным поставить меня в известность о своей беременности? – его лицо побелело, становясь похожим на маску, а глаза наполнились таким гневом, что ей стало страшно. И одновременно внутри зародилось странное желание добавить. Усугубить все настолько, чтобы назад уже точно не было пути.
– А ты бы разрешил? – Дина заставила себя улыбнуться. – Стал бы опять нести весь этот бред про любовь, про то, какая из нас получится хорошая семья… – дернула плечом, изображая пренебрежение, и едва сдержалась, чтобы не скривиться от боли, волной прокатившей по телу. Как странно, она ничего не чувствовала вначале, когда все случилось, а сейчас, после операции, не знает, как повернуться, чтобы достичь хоть какого-то облегчения.
Но Сергей ничего этого не заметил. Приблизился к кровати, склоняясь к самому лицу. От сгустившейся в его глазах черноты Дина задохнулась.
– Прости, милый. Я не хотела тебя обидеть. Но и ты должен понять…
– Понять что?! – рявкнул, перебивая, впиваясь пальцами в ее плечи. Руки, что еще несколько часов назад ласкали, даря наслаждение, теперь казались чужими – такими резкими были движения мужчины. – Что ты лгала все это время? Дина, я не верю…
Приподнял с постели, притягивая к себе, смягчаясь на короткое мгновенье и пытаясь что-то рассмотреть в ее глазах. – Родная… девочка моя… скажи мне правду. Мы все сможем решить, вместе. Я люблю тебя.
Теперь физическая боль казалась ей ничтожной по сравнению с той, что разъедала изнутри. И как могла подумать, что все окажется несложным? Это было нестерпимо, от нарастающей и переполняющей её существо тоски хотелось завыть, и Дина с ужасом понимала, что это только начало. Дальше будет ещё хуже. Еще больнее. Без него. С самостоятельно взваленным на плечи грузом лжи и предательства.
– И я… – слово «люблю» застыло на губах, такое бессмысленное и нелепое сейчас. Разве можно любить, собственноручно разрушая то, что они
