вообще терзаюсь над этим вопросом? Он предал меня! Что ему теперь нужно? Нет, нет, нет. Больше он меня в это всё не загонит.
Я решительно захожу в нашу с ним переписку, удаляю Германа из друзей и вношу в черный список. Вот так.
«И пусть не думает себе…» — шепчу тихо, а у самой опять слезы. И сердце никак не хочет успокаиваться. Но это просто нервы. Я слишком перенервничала за день…
Спустя три месяца
— Девушка! Эй, постой! — выкрикивает кто-то, когда я прохожу мимо группки незнакомых парней. — Куда, красивая, так спешишь? Посиди с нами, пивком угостим…
Спешу я домой. После работы. Хотя не очень-то спешу. Наоборот, едва плетусь, отчасти от усталости, ну и потому что дома у Антона я все еще чувствую себя, как в гостях. Никак не привыкну.
После того, как Антона выписали из больницы, мы перевезли его к родителям в Листвянку. Теперь Антон нуждался в постоянном уходе.
Врачи обнадежили нас, что серьезных осложнений не должно быть, что спустя пару месяцев он сможет вставать, а затем потихоньку начнет ходить. Но… прошло уже три месяца, а Антон не двигается.
И я вижу, как меняется его настроение, да и он сам. Как в нем гаснет если не жизнь, то желание жить.
Раньше он верил, что скоро встанет на ноги, и меня горячо в этом убеждал. Твердил: «Малыш, даже не думай расстраиваться. Со мной всё будет в норме. Я уже всё узнал. Ничего страшного. Месяцок поваляюсь — и встану на ноги!»
Притом Антон не просто болтал, чтобы меня успокоить — он строго выполнял все назначения: постоянно носил ортопедический корсет, лежал на жестком щите и не жаловался, как другие в его палате, принимал все препараты, глотал горстями витамины и кальций, вовсю старался на ЛФК.
Через месяц он не встал — однако не пал духом. Заверял, что вот выпишется и тогда уж быстро окрепнет. Мол, дома и стены лечат.
Первое время после его выписки я еще жила у себя, с бабушкой, но постоянно ездила к нему в Листвянку. Как раз сессию сдала и освободилась. Заодно искала подработку на лето, чтобы хоть как-то разгрузить бедных родителей Антона, на которых свалился кредит за разбитую машину. Сначала, правда, его родственники и друзья помогли с деньгами — скинулись и на лечение, и на взносы. Но теперь нам приходится выкручиваться самим.
Моя одногруппница Юля Орлова — мы с ней подружились — позвала меня работать с собой в какой-то крутой ресторан официанткой. Говорила, что с чаевыми выходит очень даже неплохо. Обещала договориться с руководством. Но Антон неожиданно встал на дыбы.
— Моя невеста не будет обслуживать пьяных мужиков! — кипел он. — Это капец как унизительно и стыдно!
— Не надо извращать! — спорила я. — Что значит — обслуживать пьяных мужиков? Я иду работать в ресторан, а не в публичный дом.
Но Антон продолжал возмущаться, пока не выдохся. Потом посмотрел на меня страдальческими глазами и попросил тихо, умоляюще:
— Малыш, пожалуйста, откажись! Ради нас… ради меня…
В общем, я сказала Юльке, что уже нашла другую работу.
А вскоре я и действительно ее нашла. Точнее, тетя Антона меня пристроила в отель «Маяк» горничной, где она сама работала.
— Работа не пыльная, — с энтузиазмом расписывала она. — Ходишь пылесосишь, меняешь постельное и полотенца. Красота! Не то что рыбой торговать. Там чистенько, тепло, комфортно. Платят исправно, дважды в месяц, кормят вкусно, а тех, кто из Иркутска, привозят и отвозят после смены. Опять же, дома всегда будет туалетная бумага, чай и всякие мыльно-рыльные прибамбасы. Половина Листвянки мечтает в «Маяке» работать, а фиг там, не всякого берут. Только своих.
Антон сразу разворчался:
— Не будет моя Лена там работать! Там туристов полно всяких. Приставать же будут.
Его тетя только рассмеялась.
— Вот ревнивец, а? Не нервничай, Антошка. Никто твою красотку даже не увидит. Кроме старшей горничной. Чтоб ты знал, горничные убирают номера перед заездом и после выезда. Ну или когда там никого нет.
Меня же смущало совсем другое. Ездить каждый день в Листвянку и обратно — это столько времени терять в дороге! Но все же решила попробовать. К тому же этот «Маяк» — он такой красивый, просто умопомрачительный, особенно вечером, когда подсвечен огнями. И стоит прямо на берегу Байкала. Помню, как раньше я заглядывалась на него и всё мечтала в нем побывать…
Тетя Антона оказалась права — работать было несложно. Может, только первые несколько дней я немного путалась и плутала в его коридорах, но быстро освоилась. И действительно — нас забирали из города по утрам и ближе к ночи отвозили обратно. И кормили на кухне ресторана при отеле.
Только с Антоном видеться стали очень редко. Меня даже на телефонное общение не хватало после того, как я возвращалась домой. Сразу валилась замертво спать.
Тогда его мама и предложила мне пожить летом у них, чтобы не ездить туда-сюда, ну и с Антоном хотя бы вечера проводить. Он тоже за эту мысль ухватился.
— Соглашайся. Я так страшно по тебе скучаю. Лежу тут как бревно, днями и ночами один, даже поговорить не с кем. Думаю о тебе каждую минуту. С ума схожу. И тебе мотаться в такую даль зачем?
Я посоветовалась с бабушкой, ну и переехала к ним на лето. И теперь мы с Антоном живем в одной комнате. Правда, скорее, ночуем — сейчас, в разгар лета, самый наплыв туристов, и я работаю за двоих. Прихожу поздно, устаю зверски, но зато и денег больше.
Первую зарплату, почти всю, я сразу потратила на массаж. Еще в больнице врачи посоветовали нам хорошего массажиста. Он приезжал к Антону в Листвянку из Иркутска каждый день в течение двух недель. В те редкие дни, когда я бывала дома, наблюдала за его манипуляциями, даже снимала на телефон, чтобы потом самой повторять.
Правда, толку от моих стараний, наверное, никакого, потому что когда массажист работал с Антоном, он мычал от боли, стиснув зубы, кряхтел, потел, долго не мог отдышаться, а когда я — лишь шутил, посмеивался, ну и возбуждался. Начинал просить меня потрогать его лучше там. Ну и я, в общем, оставила эти свои попытки.
Да и настоящий массажист тоже не очень-то помог. Двигаться Антон не начал. Теперь он все больше молчит. Даже когда я рядом. Мы с ним как соседи стали, причем случайные. Каждый в своем углу, я —
