— Правда, — добавляет Соколов, — после твоей выходки в лифте я хотел влепить тебе дисциплинарное взыскание, но не нашел подходящего основания в трудовом кодексе.
— Я же ничего не сделала! — возмущаюсь я.
— И именно этим ты меня и расстроила. После таких красочных обещаний, и ничего. Нехорошо, Маша.
Соколов поднимается со своего места и, к моему ужасу, обойдя стол, пристраивает на его краешек рядом со мной свой начальственный зад.
— Я больше не буду… — от близости Дмитрия Константиновича я начинаю ерзать в кресле, как будто сижу на муравейнике.
От него вкусно пахнет.
Тетка называет это «запах мужика».
Если б мой бывший так пах, может, я б его и не бросила. И может, даже давала ему чаще раза в месяц…
— Смотря, что именно больше не будешь. Обещать и не выполнять?
— Вообще отсвечивать, — нервно облизываю губы.
Соколов убирает от моего лица прядь, выбившуюся из укладки, утраченной в процессе перечитывания рассказа. От уха вниз по шее бегут мурашки и локализуются в две самые крупные, настойчиво пробивающие ткань моей блузки.
Только сейчас мне не холодно, а очень даже жарко, хотя в кабинете по-прежнему свежо. Сердце работает с перебоями, внутренности завязываются в узел.
— Ты уже засветилась, — не успокаивает меня Дмитрий Константинович, его палец скользит вдоль моего ворота, и мелкая верхняя пуговка выскакивает из петли. — Я внимательно ознакомился с твоими предложениями, Маша. И нахожу проект весьма перспективным. Особенно меня заинтересовала часть на третьей странице…
Судорожно вспоминаю, что я там набредила.
Твою ж Машу.
То есть меня.
То есть героиню драли со смаком прямо на рабочем столе босса. На третьей странице.
— Ты мне своими домогательствами весь рабочий процесс остановила, Маша, — севший голос будоражит, хоть я и стараюсь абстрагироваться.
— Я просто ошиблась адресатом, это все художественный вымысел, — шепчу я.
На свою беду я все-таки поднимаю глаза на Соколова.
Мокрая мечта. Ему вряд ли больше тридцати. Высокий, плечистый, темноволосый.
И собирается меня поиметь. По глазам вижу, что уже разложил меня прямо на этом самом столе и жарит.
Вместо ужаса и возмущения я испытываю прилив чего-то другого.
Тело выкидывает гадкий несвоевременный финт.
Легкий спазм внизу живота, заставляет меня закусить губу.
— Я уже понял, Маша, — склоняясь ко мне ближе, отвечает Соколов. — Но это не значит, что я тебя не накажу. Раз дисциплинарка не подходит, используем старый добрый способ. Судя по всему, тебе даже понравится.
И прежде чем я нахожу аргументы в свою защиту, он меня целует.
Целует!
Но ужас в том, что я, вместо того чтобы отпрянуть, тянусь к нему. И отвечаю, когда наглый язык по-хозяйски вторгается в мой рот.
Пульс зашкаливает.
А босс и вправду наказывает. Властно сминает мои губы, царапает кожу щетиной, а я ни фига не брыкаюсь, не ору: «Помогите, насилуют!».
Впервые в жизни я завожусь от поцелуя.
Да я даже не сразу соображаю, что Соколов меня уже поднял на ноги, и его горячая ладонь греет мои свободолюбивые груди, слегка пощипывая соски.
Я целуюсь как в последний раз в жизни, и в себя прихожу, только когда, сжав мою ягодицу другой рукой, генеральный начинает подтягивать юбчонку вверх.
Прекращаю этот беспредел, и облизывая припухшие губы жалобно смотрю на босса. Меня еще потряхивает. Прижатая к мужскому телу, я оцениваю, какой Соколов не только на вид, но и на ощупь.
А он твердый. Весь.
Под классической рубашкой не видны литые мускулы, а вот если руками…
Каменный. Прям на сто из ста.
Везде.
Кое-что красноречиво упирается мне в живот, и заставляет коленки превращаться в желе. Это что-то немного пугает размерами.
— А может, не надо меня наказывать? — робко прошу я. — Я же не виновата…
— Поздно, Маша. Я настроился.
Глава седьмая
Сильные руки держат меня крепко, и отстраниться мне удается только на небольшое расстояние, и то в зоне груди. Ладонь с попы никуда не исчезает, более того, Соколов, как настоящий бизнесмен, тут же пользуется открывшимися возможностями.
Одной рукой он методично расстегивает пуговки на моей блузке.
Еще одна пуговка, и мои скромные прелести окажутся на свежем воздухе.
— Это нарушение… — лепечу я, ничего не предпринимая, чтобы остановить происходящее. — В кодексе корпоративной этики…
— Сказано, что голые ноги недопустимы. Но ты уже нарушила этот пункт. Я считаю, где голые ноги, там и голая грудь. Хуже точно не будет, — бормочет Соколов, гипнотизируя открывающуюся его взору натуру.
Он еще и заметил, что я без колготок…
Но я-то не об этом!
— Там сказано, что в Соколов-групп не приветствуются порочные связи…
— Только несогласованные руководством, — уточняет генеральный. — Эта связь находит полнейшее одобрение на самом высоком уровне, — с этими словами мою трепещущую ягодичку снова стискивают.
От этого жеста тяжелеет внизу живота, и будто жидкое тепло приливает к промежности.
И я, наконец, осознаю, что если ничего не сделать, то меня в самом деле натянут прямо здесь, на этом самом чертовом столе!
Но как тут что-то делать, когда ноги слабеют, сердце колотится, а организм в целом намекает, что не прочь отхватить немного мужика… И вообще, это так все запретно, порочно и неэтично, что усиливает возбуждение.
А мозги возмущаются и паникуют. Позволить незнакомому мужику забраться ко мне в трусики? Неслыханно! Я же не шлюха! И мама бы не одобрила! И он подумает, что легкодоступная!
Тут надо либо трусы надеть, либо крестик снять.
А я не определилась!
Но моральные принципы все же берут верх, над желаниями плоти.
— Я против, — выдыхаю я, когда блузка под влиянием пальцев гендира гостеприимно полностью распахивает свои полы.
Я шепчу это так тихо, а Соколов так увлеченно разглядывает мою бесстыжую стоячую грудь, увенчанную позорно напряженными сосками, что не уверена, что он меня слышит.
Однако босс поднимает на меня глаза:
— Ты издеваешься? — и возвращается к ласкам, будет подсказывая правильный ответ. Поглаживает ключицы, обрисовывает контуры груди… Мурашки поднимают настоящее цунами, грозя затопить южные регионы.
Сглотнув, молча мотаю головой, потому что боюсь выдать, что мне очень даже приятно. Даже хочется, чтобы он сжал посильнее…
Словно читая мои мысли, Сколов стискивает грудь.
Ах ну да. Он получил подробную инструкцию...
— Маша, — хриплый голос вызывает у меня внутреннюю дрожь, — весь день с момента нашей встречи в переговорной я думаю, как бы тебя трахнуть. Я очень живо представляю все сцены в … произведении… с твоим участием. И мы с тобой пройдемся по каждой из них. И даже в лифте покатаемся.
— Но Дмитрий Константинович…
— Уже можно просто «Дима», — разрешает Соколов, перекатывая мой сосок между пальцами.
— Я не хочу!
— Твою мать, Маша! Я же чувствую, что ты врешь! Давай задерем твою юбчонку и проверим? Радуйся, твои фантазии нашли живейший отклик у читателя. Я весь день только и думаю, сколько раз ты способна кончить.
Сколько раз? Да, я написала в рассказе про мультиоргазм главной героини, но он, что, верит всему, что читает?
Тут бы один раз получить.
Я за свою жизнь только два раза и отхватила, и, по моим ощущениям, чисто случайно, потому что до этого начиталась эротики и сама возбудилась.
Почти как сейчас, но это не относится к делу!
Соколов, видимо, решив, что есть кое-что поубедительнее слов, переходит к действиям. И, о ужас, это работает.
Мозг отключается, забывая про все аргументы против, ибо на первый план выходят гормоны. Очередной поцелуй вызывает ощущение полета. Не понимаю, как это происходит, но, выгибаясь под наглыми руками, я уже сама пытаюсь расстегнуть рубашку Соколова. А когда натиск усиливается, и влажные губы вбирают твердую горошинку, обдавая ее дыханием, я плавлюсь, воск.
