и надменно от них отвернусь. Если найду в себе силы.
Но меня до сих пор трясет, губы дрожат, распухший от рыданий нос отказывается дышать…
Уезжать отсюда мне нужно с холодной головой, но сейчас благодаря Лене все рискует пойти наперекосяк. Определенно, сил лицемерить перед ребятами я найти не смогу!
Сжимаю кулаки, быстро поднимаюсь на цыпочки и громко шиплю подруге в ухо:
– Лен, дальше – без меня! – Пробуксовав балетками по торчащим из древнего асфальта камушкам, я разворачиваюсь, стартую с места и мгновенно линяю со школьного двора, и позади эхом раздаются громкие возгласы и топот. Лена что-то кричит мне вслед, я слышу скрип резиновых подошв ее синих конверсов, а потом она, ойкая, брякается на асфальт, и шаги еще двух пар ног за моей спиной сразу смолкают.
– Ты в норме? – знакомый бархатный голос Ротена, обращенный к моей подруге, становится еле различимым. – Идти сможешь?..
За неимением выбора мне всю жизнь приходилось чемунибудь и как-нибудь учиться. После пятого класса, летом, папочка определил меня в спортивный лагерь, где я честно пыталась заниматься легкой атлетикой… и сейчас, судорожно вспоминая технику бега, я сгибаю руки в локтях, рассекаю ими воздух и ускоряюсь так, что в ушах свистит ветер, и рев моторов машин, голоса детей, лай собак, шелест листьев вокруг сливаются в монотонное завывание.
Но от коротких худых ног мало толка, легкие горят, сердце заходится, а второе дыхание даже не собирается открываться… Кто-то широкими шагами настигает меня, хватает за шкирку и резко разворачивает к себе.
– Чувак, Даня, ты круче Усейна Болта [12]! Я чуть коньки не отбросил, пока тебя догонял! – Запыхавшийся Ли разглядывает меня и радостно улыбается. – Ну, привет, что ли?!
Он сгребает меня в охапку и приподнимает над землей, и мои мелкие хрупкие косточки почти в голос протестуют против такого обращения до тех пор, пока ноги снова не находят опору.
– Привет, – бурчу и старательно отворачиваюсь – слишком уж очевидно, что Ли не намерен корчить из себя постороннего. Изо всех сил пытаюсь призвать на помощь свою внутреннюю ледяную стерву, но все бесполезно – она не выходит на связь.
– Пойдем. Там Ротен охаживает… то есть оказывает… помощь твоей подруге – она даже джинсы порвала, когда пыталась тебя остановить – Ли кладет руки на мои плечи и настойчиво направляет обратно, туда, где со страдальческим, но крайне загадочным выражением лица Лена, расположившись на загородке, во все глаза разглядывает Ротена, а тот, сидя на корточках, дует на ее колено.
Низко опустив голову, я обреченно шагаю рядом с «Дамским угодником» обратно к друзьям и устало смиряюсь с фактом, что расспросов мне не избежать.
– А где Макс? – Я наконец произношу это имя и задыхаюсь.
– Макс на сегодня освобожден от общественных работ. За то, что вчера отдувался за всех нас на набережной… – Ли замедляет шаг, прячет руки в карманы черных джинсов и осторожно замечает: – Можно сказать, что нам сейчас чертовски повезло… Когда он узнает, что мы с тобой виделись, от его матюгов случится конец света.
Было бы странно, если бы его реакция оказалась другой.
Макс прав – ребята не должны общаться с предательницей. Я же мучительно раскаиваюсь, вспоминая мерзкие уродливые слова, сказанные ему в кафе, и чувство сродни изжоги неприятно царапается в глубинах желудка. Какими бы ни были обстоятельства, вынудившие меня на это, таких слов ни он, ни ребята не заслуживали…
Останавливаюсь как вкопанная и дергаю Ли, пролетевшего по инерции вперед, за клетчатый рукав.
– Ли, прости меня… я хочу, чтобы ты знал – вы были моими лучшими друзьями, – тихо лепечу и краснею. – То, что я наговорила Максу тогда, в кафе, касается только его, не вас…
– Ты о чем сейчас, чувак? – Ли пристально смотрит мне в глаза, и я дико смущаюсь. – Это ты нас прости! У Ваньки все хорошо только благодаря тебе, но за это папа высылает тебя за периметр. Это мы, три мудака, забили тебе голову нашими сектантскими идеями, а расплачиваешься за это ты одна…
– Что?! – Вечность длиной в секунду я не верю тому, что услышала, а мой рот так и остается открытым. – Откуда ты об этом знаешь?
– Да Макс и сказал. Он пообещал, что больше в жизни никогда к тебе не сунется, потому что испортил твою жизнь. И нас очень просил тебя не доставать… – Ли, еле заметно сутулясь, вновь трогается с места и быстро докладывает: – Крыша у него всегда была слегонца не на месте, но теперь, кажется, съехала совсем – он взвалил на себя координацию деятельности «Людей» во всех городах, где есть наши ячейки. Он почти не выходит на улицу, хотя бабка теперь гонит его туда пинками… в общем, стал наш друг Кома каким-то гребаным терминатором – не устает, не спит, не ест… Не улыбается и шуток больше не понимает.
Я внимательно разглядываю трещины в асфальте, проступающую из них упрямую траву, убегающих от моих обшарпанных брендовых балеток жучков и муравьев, и молчу.
Ну конечно же, Макс ни на секунду не поверил мне и не воспринял всерьез мои жалкие попытки его оттолкнуть – не в его характере без боя отказываться от того, что ему дорого. А встреч со мной Макс не искал, потому что взял вину за происходящее со мной на себя, замкнулся и сломался… Хотя, согласно плану, такая участь должна была достаться только мне.
Зато маленький мальчик получил шанс быть здоровым и счастливым. Быть живым.
А мы… Этой мечте я отдала свою нерастраченную любовь, а Макс направил на ее достижение всю неуемную энергию… Если быть до конца откровенными: что нам с Максом светило в жизни, если бы не это благородное дело?..
Когда мы возвращаемся, на лицах Лены и Ротена блуждают странные улыбки, их щеки яростно пылают.
При виде меня Ротен поспешно вскакивает на ноги, в два прыжка оказывается рядом и заключает мое худое тело в теплые медвежьи объятия:
– Даня!.. Я скучал! – Спустя секунду он убирает руки, отходит и низко опускает голову.
– В общем, прости нас, чувак, – подает голос Ли. – Очень дерьмово все получилось. Ты уедешь, а вот
