любил ее до умопомрачения, просто эта любовь трансформировалась, исказилась, как в кривом зеркале, а когда увидел ее с докладом…
Пока смотрел, слушал…
У меня в груди все переворачивалось… Как выдержал, не знаю… Хотелось выгнать всех и схватить свою добычу, чтобы рвать на части, чтобы запах ее ощущать, вкус на языке…
Повернуло меня на ней… Так тогда думал… а сейчас… сейчас, когда все точки расставлены и вскрыты, понимаю, что не прекращал любить ее, разум уверовал в ее вину, а душа и сердце держались за нее… за образ девочки, которая пробила броню, пробилась в самое нутро и стала частью меня…
– Ты не отвечаешь, сын…
– Долго рассказывать придется, но если коротко, то Лола подговорила одного непутевого человека, картежника, чтобы подкатил к Наде, опорочил ее в моих глазах, переспал, знала, что делает. Знала, что не прощу измены, но ее план не удался. Пацан оказался знаком с Надей, она ему все рассказала, а он решил воспользоваться ситуацией, использовать ее как ширму, рэкетиров на жену спускать, чтобы она платила по долгам, ну и приберег козырь в рукаве, все же он знал, что ребенок, которого носит Надежда, сын не последнего человека в стране… Думаю, что однажды получил бы от него письмо с требованием о кругленькой сумме в обмен на правду о моем сыне…
Отец продолжает молчать. Я же встаю и прохожусь из угла в угол. Привык я к интригам и подставам в бизнесе, а вот от женщины такая тасовка по-настоящему невероятная, особенно учитывая тот факт, что пожалел расчетливую тварь в свое время, не прибил.
А вот сейчас сожалею. Должен был гадюке башку отсечь, тогда бы не было всего того, что случилось…
Ядовитые мысли. Отравляющие. Но уж как случилось, так случилось…
– Что ты будешь делать, сын? – задает вопрос отец.
Пожимаю плечами и отвечаю не задумываясь:
– Мстить. Каждый причастный понесет наказание.
Смотрю на часы. Мои люди прямо сейчас уже ведут очень интересные операции. Пока я говорю, все счета отца Лолы вскрываются, и так, как Рашид вел дела не слишком чистоплотно, то к нему уже стучат правоохранительные органы.
Я плачу Лоле и ее отцу их же монетой. Три года назад против меня дело было сфабриковано.
Меня чуть не подвели под монастырь, мне же фабриковать ничего не нужно.
Рашид сядет в тюрьму за ложь и махинации, он лишится имени и состояния, его же драгоценная дочка потеряет все.
Смерть – слишком легко. Лола почувствует все, через что заставила пройти Надю, когда отняла у нее все.
Ну что же…
Долг платежом красен…
Дочь богатого отца, привыкшая жить в роскоши, познает всю прелесть нужды.
Повисает пауза. Длинная. И лишь спустя минуту отец осмеливается задать вопрос:
– Простишь ли ты меня, Баграт, позволишь увидеться с внуком, или тоже накажешь? Отомстишь, лишая самого дорогого счастья, того, чего ждал столько лет?
Поворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом. Именно сейчас в эту самую секунду отец больше не кажется несокрушимым Фахрой Умаровым, он словно стареет на глазах в ожидании моего приговора…
– Я виновен, сын. Виновен в том, что попытался вершить твою судьбу, я не должен был… стоило услышать тебя, да и вообще изначально не женить на нелюбимой… Слишком много на себя брал, думал, что знаю, как правильно, по традициям, а сам… сам…
Замолкает и сжимает твердые губы. Отец далеко не слабый человек. Его львом называют. Но сила в том, когда способен признать свою неправоту и смиренно принимать наказание.
По глазам читаю, что решения моего ждет, приговора, который оспаривать не посмеет…
Потому что знает, что виновен, что отлучи я его от своей семьи – буду прав…
Молчание затягивается. И отец проговаривает мысли вслух:
– Я все пойму, сынок. Все приму. Странно, что те же ошибки с тобой совершил, хотя клялся когда-то, что со своими детьми не поступлю так же, как мой отец со мной… Я ведь также по договору женился на твоей матери, хорошая девушка, тихая, кроткая, я относился к ней с уважением, может, где-то даже тепло. Она родила сына, и я возвысил ее. Осыпал подарками… А потом, когда ее не стало, спустя годы, когда увидел Соню… вот тогда меня перевернуло… я понял, что такое полюбить женщину… Твою мачеху я фактически принудил к браку со мной. Я заставил, похитил и не выпускал ее, потому что сошел с ума, потому что потерял разум от женщины, от любви к ней, а сам… сам обрек тебя на то, через что проходил сам, но я не желал тебе зла, сын, ни тогда, ни сейчас, даже когда Лола пришла ко мне в слезах и умоляла вернуть мужа, я думал, что совершаю правильный поступок… Нет мне оправдания. И если ты решишь наказать меня, если отлучишь и не дашь видеться с внуком… я пойму тебя… заслужил…
Последнюю фразу отец проговаривает едва слышно, а я смотрю на седовласого умудрённого опытом мужчину…
Будь на его месте любой другой, расплата бы пришла незамедлительно…
Но отец…
Понимаю, что не смогу. Не смогу лишить отца радости того, чтобы он был дедом, слишком долго он мечтал о наследнике, и то, что все эти годы он был лишен внука, радости наблюдения за его рождением, взрослением – уже наказание.
Выдыхаю со свистом и, наконец, отвечаю:
– Я не стану наказывать тебя, отец, не более того, что ты уже совершил – тебе этот грех нести за пазухой, тебе жить с тем знанием, что благодаря тебе я не знал, что у меня есть сын. Три долгих года я был вдали от своей женщины, три года я подыхал, желая отомстить той, которая была невинной с самой первой нашей встречи. И три долгих года ты не знал, что у тебя растет внук. Игнат. Так зовут твоего внука, так зовут моего сына…
Но… решение буду принимать не я… Надя… именно она… Это будет справедливо и правильно. За все то, что она пережила, за все страдания, через которые ей пришлось пройти, она вправе принимать решение.
Если ее доброе сердце простит тебя, то, как и сказал, я мешать не буду…
Впервые вижу, что в глазах отца зарождаются слезы, которые, конечно, не стекут по щекам, но блеск, их блеск я замечаю.
– Сынок… – выдыхает едва слышно.
И лицо будто рябью идет, жмурится, пережидая свои чувства.
– Да, отец, все в руках моей будущей жены. Но что-то мне подсказывает, что у нее сердце слишком чистое и карать тебя она не будет, а ты… ты будешь жить со знанием того, что совершил…
Я знаю Надю и решение, которое она примет… Нет в ней зла. Хотя через столько прошла, но в моей девочке добро живет, которое распространяется и на других.
– Как же часто родителям кажется, что они знают все за своих детей… Каюсь… мне казалось, что я прав, что истина на моей стороне… ошибался… всевышний, как же я ошибался… Тебе, конечно, не нужно мое благословение, сын, но знай, твоя женщина достойна преклонения и я приму любое ее решение, каким бы тяжким оно для меня ни оказалось…
Киваю, больше нам с отцом говорить не о чем.
Эта рана, она глубокая, она слишком сильная, не знаю, зарубцуется ли когда-нибудь, не знаю уже ничего.
Единственное, что меня не отпускает, это месть.
На миг прикрываю глаза, вспоминая:
– Сейчас ты поставишь подпись на этом документе, – толкаю в сторону Виталика ручку.
– Что это? – выдает, зассав не по-детски.
– Это документы на развод, отказ от родительских прав и согласие на усыновление Игната, – выдаю ровным голосом, который совсем не транслирует всего того, что происходит у меня в душе…
– Я… – мямлит, глазки бегают у пса.
– Не топи себя и не хорони раньше времени, – выдаю с нажимом, скалюсь, – меня устроит любой расклад, Виталя, а Надя в любой момент может и овдоветь, чем не решение нашей проблемы?
Приподнимаю бровь, и мужик передо мной цепляется за ручку, как за спасительную палочку, делает несколько росчерков в документах…
Все. Свободна моя Надя…
