Ингушетия – пошли гонки. Они мчались так, что у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от страха. Не знаю, по какой дороге мы ехали, но ехали долго.
Я не могла поверить, что решилась сделать это.
Мы подъехали к дому, в котором я буду жить до свадьбы, как я поняла. То есть, сперва Хаваж привез меня не к себе. Дом был большой, ворота открылись, когда мы подъехали, и две машины заехали во двор. Там нас уже ждали хозяева – Гетагазовы, женщина, две молодые девушки и два парня.
Хаваж с другом вышли, я осталась в машине. Дверь машины открыла женщина, она приветливо поздоровалась со мной и пригласила выйти. Я не выходила – на меня напал ступор. Потом подошла молодая девушка, как оказалось, ее тоже зовут Аминат.
В общем, в итоге я выбралась из машины, меня отвели в комнату на втором этаже. Я боялась сказать даже слово, мне дали платок, потому что у меня с собой не было, только полоска.
Девочки пытались меня развеселить, болтали, не помню. Я очень стеснялась, мне было перед ними очень неловко. Потом пришли другие женщины, некоторые не знали, что я осетинка и пытались говорить со мной на ингушском.
Через пару часов мне сказали:
– Аминат, твоим родителям сообщили.
У меня подкосились ноги. Было дико страшно, что теперь будет? От волнения у меня подскочило давление. Меня начали успокаивать, говорить, что все будет хорошо, мол, смирятся.
Хаважа я не видела сутки.
Что творилось у нас дома – это не передать (мама потом рассказывала). И что творилось в доме Хаважа, куда приехали родные, чтобы вернуть меня – тоже. Это было ужасно, но я этого ужаса не видела, мне рассказали позже.
Была драка. Отец приехал с мужчинами нашего рода, кто-то из них был с оружием. Отец бы меня живой не увез, пристрелил бы на месте, не забирая. Был хаос и кипишь на всю улицу. Хаваж сдержал слово, ни у кого из них не было в руках оружия. До глубокой ночи продлились разборки, никто не уехал.
Все это время я сидела на успокоительном и ревела от страха. Каждые полчаса я спрашивала, что известно, а женщины звонили в дом Хаважа и узнавали для меня. В доме, где была я, тоже началась суматоха, женщины волновались, перешептывались, кто-то все время ходил-выходил. Я попросила мобильный телефон и отправила матери смс, попросила ее пойти к соседям.
Ближе к ночи приехал друг Хаважа и попросил меня написать заявление, что я, такая-то, такой-то фамилии, заявляю, что села добровольно в машину и прочее, дата, роспись. Как он объяснил, это на всякий случай, для полиции. Сказал, что все нормально и быстро ушел. Чуть позже ко мне зашла женщина, села рядом, сказала, что все разъехались и все кончено, никто не пострадал.
– Аминат, отец отказался от тебя. Тебе нет обратной дороги. Это ваша жизнь, твой выбор. Будет тяжело, но все наладится. Ты будешь нам теперь как дочь.
Я опять заплакала.
– Все позади, все наладится, – твердила женщина. – Нужно время, время, Аминат.
Я долго переживала и плакала постоянно, но ни о чем не жалела. Уповала на Аллаха.
На следующий день Хаваж договорился о никяхе и после я стала его женой.
Писать домой я боялась, поэтому позвонила Фатиме и рассказала ей. Она мне обо всем поведала, что мама разбитая, не хочет обо мне и слышать, папа до сих пор психует, в общем, идет тяжелый период. Я слушала и плакала, хорошо, что Фатима не наехала на меня, она понимала и меня, и родителей. Я попросила ее передать маме, что я люблю их, и через нее прошу у них прощения.
На начало октября была назначена свадьба. На тот момент я еще не была знакома ни со свекром, ни со свекровью, ни с золовками – кроме Луизы. В доме Хаважа шла активная подготовка, а я ездила с девушками за свадебным платьем. Я не хотела европейское, только национальное. Все платья были красивые, единственное, что меня смущало – вырез на груди. В осетинском национальном платье такого нет, я хотела с закрытым горлом. Такое долго искали, но нашли. Национальные платья ингушей и осетин очень похожи.
Еще мне купили много одежды, хиджабы, платки – в общем, собрали, как положено.
В день свадьбы в доме царил хаос: шум, гам, суматоха. Визажист и парикмахер приехали ко мне домой. Накрасили, заплели красивую косу. Народу было много, прямо как на осетинских свадьбах. Потом за мной приехали, увезли в дом Хаважа.
Там вовсю играла музыка. На входе у порога на полу лежал веник, который следовало убрать в сторону, такая традиция. Меня заранее предупредили. На меня приходило посмотреть очень много людей, все родственники. Многие говорили на ингушском, и я их не понимала, в основном пожилые женщины, плохо владеющие русским языком.
Свадьба длилась до ночи. На всю улицу слышалась музыка, стрельба. Саму свадьбу я не видела, но, глядя многочисленные видео, она была чудесная. Учитывая, что я впервые была на ингушской свадьбе, да еще и в главной роли!
Только после свадьбы я смогла нормально познакомиться со свекровью. Она покрытая, в хиджабе, МашаАллах, оказалась очень доброй и мягкой женщиной, сказала, что я ей теперь как дочь и просила называть ее «мама», как я и делаю. Она сказала, что знание языка для меня – обязательно, поэтому они всей семьей учат меня ингушскому. Еще мы часто вместе готовили ингушские блюда, теперь я готовлю все сама, мама хвалит.
Сразу же после свадьбы я надела хиджаб. Живем мы вместе с родителями Хаважа, но с его отцом я не общаюсь, стыдно, и за одним столом не сижу.
После свадьбы я решилась позвонить матери.
– Мама…
– Да, кто это?
– Мам, это я, Аминат.
Она молчала, потом заплакала.
– Мам, прости меня, пожалуйста...я люблю тебя.
– Что ты наделала, Амина.
– Мам, простите меня.
– Отец знать тебя не хочет. Для него ты не существуешь больше.
Я сама расплакалась от этих слов.
– Мам, тебе папа сделал что-нибудь?!
– Нет.
– Точно?
– Да. Амин, ты счастлива?
– Да, мама, очень.
– Я рада за тебя. Не звони сюда часто. Если отец узнает, что я с
