с трупом Тома. Мне очень жаль.
Международный аэропорт Хитроу, Лондон
Проводив Катю до зоны вылета и дав последние ценные указания, испытываю радость и прилив бешеного адреналина одновременно! Как бы половчее сбежать от нашего предупредительного провожатого?
Я уже начинаю лихорадочно обдумывать планы и планчики — один изощреннее другого, как вдруг он сам даёт мне повод задержаться немного в аэропорту.
— Женя, хотите кофе? — И добавляет, — Алекс просил проследить, чтобы не было никаких проблем с вылетом. Давайте дождемся объявления о посадке по громкой связи и на табло. В момент, когда самолёт оторвётся от земли или, говоря поэтичным слогом, воспарит ввысь, мы с вами сможем абсолютно спокойно двинуться дальше! — Улыбается.
Мне подходит! Просил, значит, проследить, надо же, какой внимательный. Или очень любит поруководить?
— О, с удовольствием, — кокетливо возвращаю улыбку Уиллу. Я вообще почти все время нашего знакомства изображаю этакую дурочку, чтобы было полегче сбежать, когда наше короткое общение подойдёт к своему логическому финалу, — мне тоже так будет намного спокойнее, спасибо вам.
Впрочем, стараюсь не перегибать. Сам-то он не производит впечатление дурака. Играю как могу и, кажется, произвести на него приятное, расслабляющее впечатление вполне удается.
Стоит ли говорить о том, что я убедила Катю не живописать папе всех подробностей нашего приключения. Ясно также и то, что воспользоваться своим телефоном мне не удастся, поэтому я сдала его в Катин багаж.
Ее же телефоном, мы договорились, она воспользуется только в Украине, ну а мне на электронку отпишется сразу по прилёту.
Вообще, связь мы пока будем держать исключительно через электронную почту — удобно и безопасно. Надеюсь скоро оказаться в Киеве, где наши мытарства, наконец, закончатся. И для меня все произошедшее станет печальным уроком на всю жизнь.
Это странно, но я вдруг с удивлением подмечаю, что вовсе не боюсь Алекса, хотя должна бы.
Мысль об ещё одной встрече с ним почти приятна. Была бы. Как ни крути, но этот побег по уровню адреналина даже близко не то, что было в аэропорту Джона Кеннеди!
И тем не менее.
Садимся. Немного спорим о том, кто платит за кофе, и искренняя щедрость Уилла даже огорчает меня. Ведь очень скоро я должна буду по-тихому сбежать от этого милого человека, не прощаясь.
Он краснеет, когда я безапелляционно заявляю, что сама оплачу наши кофе и пирожные, а он угостит меня как-нибудь в следующий раз. У лоточка с кофе Уилл заказывает еспрессо, я флэт вайт, пирожных никому из нас не хочется. Решительно достаю купюру и расплачиваюсь. Цены здесь, конечно, кусаются.
Хотя вряд ли мне выпадет ещё когда-нибудь возможность попить кофейку в Хитроу, да еще так неспешно. Поэтому просто наслаждаюсь, или вернее, пытаюсь сохранить этот момент в памяти.
Выбираем столик. Я с интересом глазею по сторонам первого по пассажиропотоку в Европе международного аэропорта. Он, безусловно, необычен.
Например, в каждом терминале здесь присутствует комната для молитв для любой религии или конфессии, а также функционирует Часовня Святого Георгия, которая расположена в подземном бункере на территории аэропорта.
Я прошу Уилла рассказать мне о Лондоне, что-нибудь не туристическое. Он заметно оживляется и начинает болтать, не забывая, впрочем, поглядывать на информационное табло. На время объявлений мы оба прислушиваемся.
Кажется, я выбрала правильную тактику для общения и оставшееся, впрочем, довольно непродолжительное время до получения нужной информации мы проводим спокойно и даже расслабленно.
Когда наступает час икс, встаю. Он поднимается вслед за мной.
— Уилл, сориентируйте меня, пожалуйста, где здесь может быть дамская комната? — прошу.
Он охотно делает это.
Уходя, предлагаю подождать меня неподалёку, вручая свой пластиковый пакет, но это «пустышка» для отвлечения внимания — я собрала его, когда занималась багажом Кати. Там пара моих кофт, которых не жалко лишиться, и ксерокопии некоторых, теперь уже никому не нужных бумажек для «One more life» в файлах.
— Вы не подержите пару минут, пока меня не будет? — интересуюсь как можно более непринужденно.
— Конечно, — отзывается он.
— Я скоро!
Удаляясь, оглядываюсь украдкой. Уилл послушно садится на один из стульчиков и даже не проверяет, в какую сторону я ушла.
Сердце начинает биться учащеннее.
Плохую же няньку подобрал мне Алекс, думаю с усмешкой. Например, приставленная женщина могла бы пойти за мной в санузел под предлогом помыть руки или поправить макияж. Мужчина, конечно, такого себе позволить не может. А этот добряк ещё и подпал под мое «наивное обаяние» и, похоже, что просто доверяет.
В санузле, поддавшись порыву, торопливо выдираю лист бумаги из блокнота, который всегда лежит в моей сумочке. Беру ручку, пишу: «Извините, не ищите меня, наилучшие пожелания А.».
Быстро, чтобы не передумать, кладу записку на видное место, за один из кранов умывальника. Уилл потом наверняка заглянет сюда.
Если кто-то заберет записку раньше, значит — не судьба. Но я хотя бы попыталась извиниться. Все-таки он, вероятно, неплохой человек. И скорее всего, слепое орудие в руках Алекса. Так он хотя бы сможет что-то предъявить этому великому начальнику с тем, что я сбежала сама и со мной все в порядке!
Надеюсь, Алекс отстанет и не будет меня искать. Пусть дежурит в аэропорту сколько влезет, людей на все автобусы страны его детективное агентство не найдёт все-равно. Плюс поезда, и так далее!
Довольная собой, я стремительно и максимально незаметно выбираюсь из терминала. Кажется, удача благоволит мне сегодня.
Однако не расслабляюсь. Выражение «язык до Киева доведёт» здесь срабатывает как «язык доведет из аэропорта Хитроу до вокзала Паддингтон». Прямым рейсом из почти любого терминала на безостановочном поезде «Хитроу экспресс» и, конечно, не без помощи парочки вопросов, заданных отзывчивым местным.
Я очень тороплюсь, потому что моя цель — обойти мистера Спенсера, если он вдруг все же вздумает меня искать. Теперь я не позволяю себе даже перекусить, даже полюбоваться на этот бьющий ключом, окружающий меня со всех сторон чужой мир.
Когда-то я хотела стать его частью, что сейчас кажется мне далеким и нереальным, несмотря на дикую боль воспоминаний. Как будто бы все это было не со мной… Удивительно.
Откуда эта боль, столько лет спустя?! Кто знает, возможно, на самом деле она появилась из-за того, что я скучаю по себе той, маленькой и глупой девочке неполных восемнадцати лет, мечтательной идеалистке, живущей почти беззаботной жизнью? У этой девочки была мама и не было Гриши, которому я вечно должна, и вечно испытываю чувство вины, которое убивает меня каждый день понемножку.
Гриша давно уже стал для меня
