права на использование нашего патента за баснословные деньги – результат огромной командной работы нескольких десятков программистов, ученых-химиков и биологов, и, конечно же, венчурных инвесторов, чьи деньги привлекались в стартап. Я же просто делал бизнес, позволяя этому случиться быстрее. ИИ, в создании которого принимала участие Аня, все же нашел то самое вещество, которое могло стать отличным лекарством от деменции. Хотя в возможность этого поначалу верила лишь небольшая горстка людей. Мы запатентовали его, а сегодня продали одному известному фарм-гиганту. И поскольку речь шла не только о действительно огромных суммах, но и о неизбежных последствиях от этой сделки для человечества, последние месяцы были очень нервными. Я чертовски, просто дьявольски устал, но ни на что не жалуюсь. Мне нравится ощущение причастности к чему-то по-настоящему великому. А то, как плавно я вписался в эту историю – вообще отдельный рассказ. Ведь когда я только переехал, и мысли не было, что я найду себе применение так быстро. Просто стартап, в котором работала Аня, отчаянно нуждался в людях, денег тогда им катастрофически не хватало, ну и как-то так вышло, что я стал в команде кем-то вроде принеси-подай на безвозмездной основе. То есть делал то, до чего у других, занятых реальным делом, просто не доходили руки. И как ни странно, именно такие задачи требовали самого детального понимания процессов. Ну, или хотя бы того, чтобы я мог о них рассказать, сделав вид, что что-то там понимаю. Со временем я так проникся идеей, что когда дела стали совсем плохи, даже вложился в проект деньгами и как-то так потихоньку взвалил на себя бизнес-составляющую проекта.
– Надеюсь, они не отложат это дело в долгий ящик.
Сэм кивает. Этим озабочены все члены команды. Имели бы мы потенциал, так сами бы вывели препарат на рынок, а не передавали бы на него права фарм-гиганту, за которым не заржавеет придержать выпуск без ложной скромности революционного препарата до тех пор, пока они полностью не отобьют стоимость исследований по уже выпущенным на рынок. Так работает этот грязный бизнес. В нем жизни людей мало что значат. То ли дело прибыли. Но у нас нет мощностей, чтобы двигаться дальше. Поэтому… так, да.
Пиздец. Я посвятил этому три года жизни.
– Куда сейчас?
– Ты как хочешь, босс, а я домой.
– Ну и правильно.
По одной из самых красивых в мире дорог… Домой. Мы с Аней полгода назад оформили ипотеку на симпатичный дом в Пало-Альто. Чем-то напоминает дом вампирской семейки из Сумерек. Даже не спрашивайте, почему я смотрел этот фильм.
Навстречу, тявкая, выбегают собаки.
– Тише вы! Ну все-все… Где наша мама? Ань, я пришел.
Дом залит мягким вечерним солнцем. Одна из стен гостиной полностью стеклянная, так что даже слепит. Неудивительно, что я не сразу замечаю прикорнувшую на диване жену. Удивленно кошусь на часы. Нет, ничего не перепутал. Еще и шести нет. Улыбнувшись, опускаюсь задницей на пол. И смотрю… Смотрю, не в силах отделаться от мысли, что мы с ней все-таки те еще придурки. Решили почему-то, что с чувствами у нас не очень, и вот уже четвертый год проверяем, а не ошиблись ли? Как будто подвоха ждем. Или до сих пор не верим, что все у нас получилось, что мы достойны... Все не верим, да.
– Ох, ты уже пришел… А я тебя по телеку видела.
– Да? – веду по Аниной щеке. Одной рукой Люсе пузо чешу, другой поглаживаю скулу жены. – И как?
– Ты отлично держался. И костюм тебе идет просто преступно.
– Я так и не понял, почему ты не поехала на подписание. Это твой успех.
– У меня были дела поважнее.
Аня зевает, ставит ноги на пол. Отодвигаюсь, давая ей пройти.
– Ты голодный?
– Немного. Кину пару стейков на гриль. Переоденусь только…
– А я салат приготовлю.
Сотни таких вечеров. Горы в закатном свете, неспешные разговоры, иногда горячие споры, впрочем, никогда не переходящие в ссору или скандал с битьем посуды. Просто тихое счастье. Которое, наверное, уже не помешает разбавить детскими голосами. Я все чаще думаю о том, что хочу дочь. От этой конкретной женщины, для которой тема материнства до сих пор несколько болезненна. Однажды Аня сказала, что боится не справиться с ролью матери, потому что у нее не было достойного примера. Я возмутился, попытался ее приободрить, но она, кажется, не слишком поверила моим словам. С тех пор мы никогда этого не обсуждали. Почему-то не обсуждали, а ведь наша жизнь идет… Кажется, только переехал, все бросив, а уже прошло три года! В следующем году мне сорок. Оглядываясь назад, невозможно не признать, что я многого за это время добился. Отец… Отец наверняка бы мной гордился, да. Так почему же сейчас, после проворачивания огромной сделки, о которой я и мечтать не мог, ощущение счастья будто неполное?
Отгоняю от себя грусть, быстро принимаю душ, переодеваюсь и выхожу на террасу. Аня задумчиво смотрит на горизонт, стоя в профиль в истончившейся от многочисленных стирок футболке, сквозь которую просвечивается блюдце ареолы. Во рту привычно сохнет. Ч-черт… Как так вышло, что мы не трахались… Боже, а сколько прошло с последнего раза? Все время сжирала работа. Кажется, мы сорвались прямо у меня в офисе… Да. Так и есть. На пол полетели бумажки, я нагнул ее над столом и трахнул так, что потом в глазах потемнело. Но с тех пор прошло, наверное, недель шесть… Да блядь! Быть такого не может.
Пересекаю террасу, становлюсь у Ани за спиной, будто в плен ее беру, упершись руками о деревяное заграждение. Тычусь носом в висок. Касаюсь щеки губами. Какие-то темы даются нам так легко, что становится удивительным, почему до сих пор нам так сложно поговорить с ней о чувствах.
– Знаешь о чем я думал, когда тот парень из СNN тыкал мне микрофоном в рот?
– О чем? – улыбается моя девочка.
– А том, что, наконец, все позади, и мы можем взять с тобой отпуск, чтобы побыть вдвоем. Я пиздец как по тебе соскучился.
Веду по бедру, проникаю пальцами под футболку. Дома Аня никогда не носит белья. Взвешиваю спелую плоть в ладонях, отмечая, что она расцвела. Стала более женственной… Меня заводит это страшно. Я как маньяк. С ума схожу по ней. Знаю, что когда мне было здесь особенно трудно, она волновалась, что я пожалею о том, что примчался
