только тогда, когда эта чёртова металлическая коробка начинает движение вверх. Опускает, но не отпускает. Окружив своим телом, вдавливая меня в металлическую стену и упираясь в неё руками над моей головой.
Повсюду его запах и его громкое дыхание.
Закрыв глаза, пытаюсь бороться с подступающими слезами.
— Вдохни, мать твою! — рычит Федя. — И успокойся. Что произошло? У меня были до тебя отношения, хочешь поговорить об этом? Давай поговорим.
Теперь он решил поговорить!
Теперь я точно знаю, что хочу от него услышать. Я хочу от него слово на букву “л”. Вслух. Я никогда не думала, что услышать эти слова от парня будет так важно. Необходимо. Самой мне хочется кричать ему об этом.
Смотрю в его лицо, рвано глотая воздух, который с трудом проталкивается через горло.
Я люблю его! И я не отдам его какой-то там королеве местного сельпо! От мысли, что она знает о нём что-то, чего не знаю я, меня опять терзает ревность.
— Ты когда молчишь, это, пиздец, пугает, — кружит он глазами по моему лицу.
— Ты её любишь? — хриплю я, повторяя свой недавний вопрос.
Федя прикрывает глаза и делает очень глубокий вдох, будто собирается со всеми моральными силами на свете.
— Уже нет, — смотрит на меня сверху вниз, поджав губы.
От облегчения делаю короткий выдох.
— А любил? — мой голос опять хрипит, и я смотрю в его глаза, ища там ответы.
— Блять, Тоня! — рычит он, запрокидывая голову.
— Просто скажи правду!
Посмотрев на меня серьёзно, злится и проговаривает:
— Да, любил. Все ждали, что мы поженимся. Отец квартиру подарил. Внуков захотел. У Римки отца нет, только мать. Она всегда семью хотела.
Федя замолкает и хмурится, когда видит, как искажается моё лицо.
Римка…
Она хотела нарожать ему детей! Я вообще о собственных детях никогда не думала. Я не думаю, что готова думать о них раньше тридцати.
Молчу, потому что хочу знать больше.
Он хочет? Детей? Семью?
— Все довольны, — продолжает Федя раздражённо, — а я понял, что это не то, чего хочу. Вообще не то. На меня изо всех щелей давили, а если на тебя давят, можно напороть фигни. Поставил всё на паузу и свалил к Максу два месяца назад, ещё вопросы?
— Свалил трахаться со всеми подряд? — спрашиваю тихо.
— В том числе, — отвечает с невозмутимым спокойствием. — Пока одна рыжая не прикатила в гости к друзьям семьи.
Замираю, потому что наконец-то он касается в разговоре меня.
Понизив голос до хрипловатого шепота, спрашивает:
— Знаешь, что я подумал?
— Что? — лепечу я.
Его губы вздрагивают в улыбке. Опустив руку, наматывает на палец прядку моих волос и, посмотрев на меня исподлобья, усмехается:
— На фиг блондинок.
— Ты непостоянный… — кусаю губу, чувствуя прилив мелочного удовольствия.
— Ага. Прям ни хрена не постоянный, — вздыхает Немцев. — А ты мне сразу дала понять, что я могу становиться в очередь. Причём последним. А я очереди не люблю.
Я бы закатила глаза от такого самодовольства, но вместо этого вспоминаю, как он вёл себя тогда.
— Я не давала понять ничего такого!
— Правда?
Может быть, ровно пять первых секунд нашего знакомства! Может быть, до того, как он обманом заставил меня забраться на свой дурацкий мопед, или до того, как он пялился на мою грудь прямо за столом, набитым детьми и беременными женщинами.
— Да ты себя вёл как глухонемой! — возмущаюсь я. — Кто так к девушкам подкатывает, Немцев?!
— Я ни хрена не знаю, как к ним подкатывать, — опять раздражается он. — Я со школьного выпускного с одной встречался.
Я не хочу ничего знать...
Больше ничего не хочу знать о ней. Не хочу… Он мой. Я не отдам. Страх того, что он мог бы прогнуться под обстоятельствами и сейчас… иметь жену, возможно, даже беременную, сковывает сердце, а потом так же быстро исчезает, потому что я отчетливо понимаю: заставить Федора Немцева делать хоть что-то, если он этого не хочет, — просто дохлый номер! Просто, мать его, дохлый номер! Я не знаю, где он этому научился… может, он таким родился?
Обхватив ладонями колючие щёки, жадно набрасываюсь на его губы.
— М-м-м…
Как всегда, его губы мгновенно подстраиваются под мои. Идеально. Как я люблю с ним целоваться, чтоб он провалился! Сделал меня зависимой от себя...
Его руки стальными прутами сжимаются вокруг моей талии, нос с шумом тянет воздух.
Плечом ударяюсь о кабину, потому что Федю качнуло прямо на меня. Впиваюсь зубами в его нижнюю губу, прикусывая до его рычания, и рычу сама:
— Слышать ничего о ней не хочу!
Федя трогает языком губу, а я вырываюсь из его рук и выбегаю из лифта, как только открываются двери. Чертыхаясь, ловит меня, обхватив поперёк талии руками.
— Иди к ней сейчас! — Брыкаюсь, вертя ногами в воздухе. — И скажи, что у вас всё! Никакой свадьбы и детей!
Подтащив к двери, заламывает мне руку за спину, вжимая мою грудь в свою, и снова тянется к моим губам. И лицо у него такое, будто он пьяный!
— Ты меня слышишь? — взвизгиваю, пытаясь вывернуться из его хватки.
Ловит мой рот своим и обводит языком, а потом впивается в него, и я чувствую эрекцию у него в джинсах.
— Федя!
— Родился мужик, который будет указывать тебе, что делать… — хрипит, выхватывая из заднего кармана ключи от квартиры, и снова пытается поймать мой рот своим.
Уворачиваюсь от него и отскакиваю, как только открывает дверь в эту ужасную, кошмарно пафосную, приторно роскошную, огромную до неприличия квартиру, в
