Граф не слушается: сдерживает себя в движениях, стискивает зубы. Тогда я сама направляю его пальцы вовнутрь себя и за волосы притягиваю его голову к своей груди.
Он больше не сопротивляется. Втягивает в себя мой возбужденный сосок и начинает бить по нему языком в том же темпе, в котором двигается во мне. Я выгибаюсь, постанываю… Волны наслаждения уже накатывают на меня…
И вдруг Граф резко останавливается. Упирается лбом мне в плечо. Тяжело дышит.
— Что?.. Что случилось?!. — взволнованно спрашиваю я.
— Презервативы… В кармане куртки… — едва выговаривает он.
Я выдыхаю. Мысль еще не оформилась до конца, но мне почудилось что-то ужаснее забытого презерватива.
— Я сама, — целую Графа в запененный висок и, обвязав себя полотенцем, выскакиваю из ванной.
Шлепаю босиком в коридор, оставляя за собой мокрые лужицы. Засовываю руку в один карман куртки — пусто, в другой — и нащупываю упаковку презервативов. А вместе с ней — что-то еще. Вынимаю носовой платок…
Сердце быстрее меня почувствовало, что я увижу, — и стало больно ломиться вон из грудной клетки. Упаковка падает из рук.
«Почему именно сейчас?..», — проносится у меня в голове. Почему не через день? Через час?..
Все изменится.
Уже изменилось.
Мне холодно и страшно. Какое счастье, что Граф еще в той, прошлой, жизни. Лежит в пенной ванной, дожидаясь меня. Он еще ничего не знает…
В глазах на мгновение темнеет, когда я разворачиваю платок, — медленно, уголок за уголком. Пальцы дрожат.
Вот оно — кольцо. То самое, ради которого я пришла в этот дом.
То, с чего все началось.
То, что может вылечить моего отца.
Оборачиваюсь — Графа нет. Кажется, я слышу его голос в ванной.
Снова смотрю на кольцо — не могу отвести от него глаз.
Что мне делать?!
Прямо сейчас пойти к Графу и попросить его отдать мне кольцо?.. Я словно наяву вижу, как он выхватывает драгоценность у меня из рук, его лицо искажено гневом. «Воровка!» Разве я смогу объяснить ему свой поступок, не предав отца? А если не смогу, что произойдет? Хватит ли любви Графа, чтобы простить меня, или его оскорбленное самолюбие возьмет верх?
Может, забыть о кольце?.. И наблюдать, как медленно угасает папа?!
Я должна это сделать.
Поспешно заворачиваю кольцо в платок и перекладываю в карман своего пальто. Затем подхватываю с пола презервативы, разворачиваюсь — и едва не натыкаюсь на Графа.
Он стоит передо мной, в полотенце, обвязанном вокруг бедер, с волос стекает вода.
— Я-то думал, почему ты так долго… А потом вспомнил, что именно оставил в куртке… — Граф медленно обходит меня и вынимает кольцо из кармана. Рассматривает его, склонив голову. — Как хорошо, что я все-таки не стер отпечатки пальцев…
Я так много хочу ему сказать, что, в итоге, не говорю ни слова.
Не узнаю Графа. Его движения, мимика, взгляд… Передо мной — словно другой человек. Незнакомец.
— Оно мне очень нужно… — едва заставляю себя произнести.
Меня колотит от холода, а еще — от стыда и осознания того, что сейчас произойдет.
— Значит, все дело в кольце? — спокойно и вежливо интересуется Граф — такой же тон голоса был у него в самом начале нашего знакомства.
Мы будто снова стали чужими. Вернулись к отправной точке — я на стуле в форме горничной, с кольцом, зажатым в ладони. Будто между нами ничего не было.
— Да. То есть нет… Не только…
— Почему оно так важно для тебя? — продолжает допрос Граф, — а ощущение такое, словно ему уже безразличен мой ответ.
Пусть сейчас его бедра и обвязаны полотенцем, но я знаю, что передо мной стоит Граф, который носит черную одежду, ходит с тростью и надевает перчатки даже, когда тепло.
Я не получила кольцо.
И я потеряла Графа.
Он прячет кольцо в шуфлядку.
— Как я и говорил, я никогда не плачу за секс.
— Это!.. — от его предположения у меня перехватывает дыхание.
— Одевайся, Шахерезада. У тебя полчаса — а затем я вызываю полицию.
Я стою, все еще не веря в то, что происходит.
— Кольцо поможет мне спасти человека… — от шока я с трудом подбираю слова. — Это правда. Клянусь…
Граф верит мне — я это вижу. Вернее, очень хочет поверить. Он подходит ко мне почти вплотную. Приподнимает руки, словно собирается обнять меня за плечи, — но останавливает себя.
— Крис… Просто ответь, зачем тебе это кольцо. Ты можешь рассказать мне, о чем угодно. Я все смогу понять. Просто скажи…
Я закрываю глаза — и слезы стекают по щекам.
— Да скажи же ты, наконец! — рявкает Граф — и я вздрагиваю.
— Это не моя тайна, Граф.
Он отступает, поджимает губу. Теперь выражение его лица такое, словно он хочет меня ударить.
— Пожалуйста, поверь… — я срываюсь на шепот.
— Не делай из меня идиота, Шахерезада! — сквозь зубы проговаривает он. — Или ты хочешь поехать в участок голой? — он берет с тумбочки мобильный телефон.
— Нет, не хочу.
Обхожу его и возвращаюсь в ванную за одеждой.
Не помню, как переодевалась.
Не помню, провожал ли меня Граф.
Не помню, как спускалась с крыльца.
Прихожу в себя только через пару кварталов. Домой я иду пешком. Изо всех сил обнимаю себя, чтобы согреться. Мокрые волосы липнут к лицу, словно лед. Меня колотит так, что зуб на зуб не попадает. Мне хочется верить, что Граф не позвонит в полицию. Не потому, что боюсь тюрьмы, а потому, что не хочу так сильно в нем разочароваться.
«Позвонит — не позвонит… Позвонит — не позвонит…», — с безразличием и отчаянием одновременно гадаю я по полосам пешеходного перехода. Машина с сигнальным воплем проносится так близко, что движение воздуха отталкивает меня, словно чья-то рука.
Наверное, в тот праздничный вечер в бараке Глеб чувствовал нечто похожее…
Глеб пришел в себя от резкого стука в дверь. Очнулся — и снова первое, о чем подумал: Ксении не было рядом.
Гости ушли, оставив после себя разгром. Только на кресле сидел мотоциклист и длинным ножом очищал яблоко от кожуры. Он вытер лезвие о рукав майки, спрятал нож в сапог — и открыл дверь. Глеб не сразу заметил, что кто-то топтался в темноте, — только когда старик и мальчишка вошли в комнату. Мотоциклист закрыл за ними дверь.
Старик показался Глебу странным. С крючковатым носом, седыми пасмами — вылитая Баба Яга, только спину держал ровно и все одергивал пальто, на котором и так не было ни складочки. Он смотрел то в пол, то на мальчика. А если вокруг — то только мельком, исподтишка.
А мальчишка Глебу понравился — складный, вихрастый, с пытливым взглядом. Не боялся ни чужих людей, ни тяжелых потолков, ни полумрака комнатушки. На вид мальчишке было лет пять-шесть, но Глеб мог и ошибаться — он в этом не разбирался. Похоже, парнишка не привык ходить в строгой одежде — то галстук поправлял, то штаны подтягивал.
Мальчик держал старика за руку, но, видно, ему так наказали, потому что все стрелял серыми глазенками по сторонам — чуял детским нутром праздник…
— Ты к кому? — спросил Глеб, присев перед ним на колени.
— К тете Ксюше, — твердо ответил мальчонка. — Я нарисовал ей лошадь, — и он показал перевязанный розовой лентой сверток.
— Отличный подарок, дружище! Только тети Ксюши еще нет. Подождешь ее?
— Подожду, — подумав, согласился мальчишка. — Можно, я пока улитку нарисую?
Вырвал руку из ладони старичка, сам прошел к столу, достал из рюкзака альбом и карандаши.
Не отрывая от маленького гостя взгляда, Глеб набрал Ксению. Услышав новость, она радостно ахнула, пожалела, что опаздывает. Попросила вместо нее подарить мальчишке подарок.
Глеб ее просьбу выполнил не сразу. Сел на диван, и оттуда наблюдал, как мальчишка, выпятив от старания губу, выводил линии. Что-то неуловимое в нем цепляло — как в самой Ксении. Нужно будет расспросить ее подробнее. Может, она его настоящая тетя, может, у них одна кровь?
— Не вышло, — констатировал мальчишка и замазюкал рисунок. — Будет тучка.
Глеб улыбнулся. Достал из шкафа последнюю коробочку — самую маленькую. Сел перед мальчиком на корточки — и протянул подарок. Мальчишка смотрел прямо в глаза, но подарок не брал.
