думаешь, очень… громко. Думаешь не о том, о чем должна думать рядом со мной.
Ах-ах! Какие мы! Теперь моя очередь усмехаться! Нашелся тоже, гордый самец! Горец!
- А о чем же я должна думать?
- Ни о чем, малышка. Ты должна наслаждаться.
- Я наслаждаюсь, глупый… Мне… мне так хорошо!
- Недостаточно… если ты еще можешь говорить.
- Недостаточно. Ты прав.
- Что? – и мне удается его удивить!
Обнимаю, прижимая к себе крепко-крепко.
- Никогда не будет достаточно, слышишь? Никогда…
- Воробушек…
И снова раскаленный шепот, и не менее раскалённые губы. И пальцы, вжимающие в себя, словно желающие навсегда сцепить, склеить.
И мы подходим друг другу как сложный пазл. Каждый мой изгиб в его изгибе, каждая моя выпуклость в его впадинку и наоборот…
Жарко, жадно, до донышка…
* * *
Пейте любовь без остатка. Никогда не бойтесь выпить больше, чем надо – у вас не получится. Этого напитка никогда не бывает слишком много… даже напившись, продолжаешь испытывать жажду, наевшись – голод. И не надышишься никогда.
* * *
И новый стон, и крик, который все-таки не могу сдержать, и хочется больше громче, еще громче…
- Тише, маленькая, тише… Сладкая… как же я тебя…
- А я тебя…
Слова не нужны. Больше нет. Все ясно без слов.
Одним дыханием мы объясняемся друг другу.
И я больше не чувствую одиночества.
И боли тоже больше нет.
Может она еще будет, где-то там, впереди.
Жизнь длинная, а люди же просто люди…
Но я знаю, что мне уже ничего не страшно, потому что я пережила эти мгновения и была так счастлива.
Нам удается уснуть только ранним утром, я понимаю, что до момента, когда проснется наш сын всего ничего. Но я не чувствую усталости.
Только блаженство.
И радуюсь, когда вижу улыбку на губах моего спящего жениха.
Моего любимого…
Моего золотого мальчика, со шрамами на лице и на душе.
Нет, у него на душе больше нет шрамов.
Закрываю глаза, но, кажется, не сплю и минутки.
И будит меня, конечно, удар коленки в бок.
Ох, Ни-ик!
- Ма! Доблое утло! Пивет…
- Привет, малыш!
О, господи… мне стыдно!
Мы не подумали о том, что скажет сын, увидев нас вместе и теперь я краснею до корней волос, до кончиков ушей.
- Привет, чемпион!
- Иляс… а ты почему тут? Ты тут спал?
- Ага, спал.
- Почему? А где Слава?
- Он… в моем номере.
- А почему?
- Никуш, много вопросов с утра. – улыбаюсь, поправляя челку, которую моему сладкому малышу пора подстричь.
- А мы подем на моле?
- Сначала завтрак.
- Холосо. А Иляс с нами?
- А ты хочешь, чтобы я был с вами?
Серьезный вопрос. Провокационный.
Николай любит Славку, на самом деле. Хотя знает, что Слава ему не отец, я была принципиальна в этом вопросе несмотря на то, что Слава предлагал сказать Нику, что именно он его папа.
Сын внимательно смотрит на Илика. Какие они в этот момент… до смешного одинаковые! Невзирая на различия.
- Хочешь?
- Хочу.
- Значит я буду рядом всегда.
Ник неожиданно для нас подбирается ближе к Илику, обнимает его за шею.
Вот что это? Неужели какое-то мистическое понимание? Знание? Или просто хорошее отношение к тому, что хорошо отнеся к тебе?
- Ник…
Я не могу больше. Просто не могу…
- Ильяс будет рядом, потому что он твой папа.
И повисает тишина, в которой слышен, кажется, только грохот моего сердца.
- Папа…
Они разглядывают друг друга, и этот момент для меня так важен, что я не выдерживаю, начинаю хлюпать носом.
- Папа…
- Да сынок, я твой папа.
И в его ореховых с золотом тоже как-то сразу много влаги.
И мы обнимаемся все вместе, это наши пять минут, только наши!
Потом будет чехарда с клиникой, из которой надо хитро вывезти Яну, с отелем, из которого надо так же тайно унести девочку Злату. Долгая и непростая дорога в аэропорт, когда нам кажется, что за нами следят и Яна бьется в истерике. И спокойствие, с которым Ильяс выводит нас всех прямо на летное поле, к ожидающему самолету.
Все потом. Но те пяти минут…
И сейчас, в самолете, смотрю на Ильяса, который укладывает нашего сына в разложенное кресло, укрывает его пледом, гладит по голове, и понимаю, что я все-таки вытащила счастливый билетик.
Все получилось так, как мама мечтала. Я любима и люблю.
Воробушек. Маленькая некрасивая, бедная девочка, которая стала другой, но осталась прежней.
И больше никому не позволит вмешиваться и рушить своё счастье!
Мы прилетаем не в столичное Шереметьево, а в небольшой аэропорт Жуковский.
Нас уже ждут.
Вернее, не совсем нас.
Я понимаю, что приехали за Яной.
Выхожу из машины с сыном на руках, прижимаю крепко к себе моего чемпиона. Он молодец, героически выдержал всю нашу безумную поездку, даже пытался играть с девчонкой викинга.
Правда, всплакнул, разок, еще в номере, когда Воробушек, укладывая чемодан, сказала ему, что завтра море – всё, мы уезжаем.
- Ха-ха-тюю мо-моле! – И фонтан из глаз! Я к такому был не готов, вышибло напрочь, в ступоре смотрел, не зная, как к парню подступиться. А Надежда молоток – так быстренько, раз, раз, что-то ему нашептала, что-то пообещала, обняла, прижала и переключила внимание. На меня.
- Сынок, папа тебе тоже что-то хочет сказать!
- Да, Ник… - и лихорадочно соображаю, что? Потом чуть ли не по лбу себя бью. – ты, знаешь, кто такие мамонты?
Чуть всхлипывает, насупившийся такой еще, качает головой, а я достаю смартфон, и листаю галерею, с фото, которые отправлял из Ханты-Мансийска буквально четыре дня назад.
Ничего себе, кажется, целая жизнь прошла! А всего-то, подумать? Меньше ста часов.
Рассказываю Нику сначала про мамонтов, потом про тайгу, про зверей, про город в котором уже снег лежит и на лыжах катаются.
- Хочешь снег? Снеговика лепить будем? На санках кататься?
- Хатю! – это значит «хочу», это я понимаю. Ник на самом деле отлично разговаривает, все ясно, но иногда бывает.
Я выдыхаю, когда наш вояж заканчивается и я понимаю, что мы уже в Москве. Плохо, что я так же понимаю - моя квартира вообще не предусматривает наличие в ней ребенка.
Ну, ничего, думаю, справимся.
Из аэропорта мы едем на машине
