немного. Сказал, что хочет блинчики с фаршем.
– Что странного? Я тоже хочу.
– Он хотел блин с фаршем из тебя. Такое ощущение, что он знает про нас.
– Ах, из меня. Ну да, малость странновато. Но, с другой стороны, он бы меня уже навестил и сделал этот самый фарш, если бы был в курсе.
– Он только так говорит. Но ничего существенного тебе не сделает. Знает, что меня в этом случае тогда потеряет. Ну фарш точно не сделает.
– Но на всякий случай, надо скупить все мясорубки в городе.
– Миш?
– Маш, ну не начинай. Сказал же, закрыли тему.
– Да ты даже не знаешь, что я хочу сказать.
– По глазам вижу, что-то про Женю.
– Ну ладно. Катя эта красивая была?
– Ну что ж сразу была? Может, она жива. И да, красивая. Черт, надо было сказать, что некрасивая?
– Что-то я снова хочу выбить тебе зуб. Иногда надо говорить то, что будет приятнее собеседнику, а не правду.
– Я так не умею, Маш. Не хочешь получить неприятных ответов, не задавай таких вопросов. О чем еще говорили с отцом? Ну кроме как фарша?
– Сказал, что свадьба будет летом, типа нам надо пообщаться с Архангельским. А еще дал разрешение на то, что отпустит на кулинарные курсы. Вот в магазин все равно, по сути, одну отправил. Может, если буду хорошей девочкой, он и тебя со временем примет. Не в качества блина с мясом, а в качестве мужа. Ах, да, ты пока мне не предлагал. А стоит бы задуматься, после такого-то разврата в раздевалке, – видеть на Машином лице хоть какое-то подобие улыбки всяко приятнее, нежели полный загруз.
– Обязательно призадумаюсь.
– Кстати, а ты как меня нашел?
– Секрет фирмы. Меньше знаешь, крепче спишь.
– Миш? – бля, ну только не про Женю. Тянется ко мне на носочках и целует в уголок рта, одновременно поглаживая по щеке. – Ты снова куришь. Много, я смотрю, праздновал за пять дней.
– Я брошу. Как устаканится все. Самому не нравится.
– Я – извращенка. Меня это чуточку возбуждает.
– Что?
– Запах табака. От тебя он не противный. Не знаю как так. Но это просто вредно.
– Брошу.
– Блин, еще и пальцы на зеркале. Хоть мы здесь и так долго, но все равно надо все отмыть.
– Да прям щас. За двадцать косарей за лифчик сами отмоют. Ты уверена, что он тебе нужен? Поскромнее как-то нельзя белье выбирать?
– Уверена. Я почти три месяца экономила. И вообще, мне стыдно, бери и сам пробивай на кассе.
– Я что похож на придурка, который тратит двадцать тысяч на клочок ткани?
– По папиной карте.
– Да без разницы чьей платить. Кому он нужен вообще? Без него всяко лучше.
– Ой, все.
Глава 27
Из такси вылетаю как ошпаренная. На часах половина второго дня, и я никак не успею испечь пирог за полчаса. И папа непременно мне об этом напомнит.
– Странно, я был уверен, что у тебя все в порядке со слухом. Видимо, от Медведева чем-то заразилась, – с порога заявляет папа, прожигая меня взглядом.
– Что ты имеешь в виду? – ставлю пакеты на пол.
– То и имею. У него тоже проблемы со слухом. Надо проверить твои уши. Иначе я не знаю, как объяснить тот факт, что ты приехала на такси, когда я четко сказал позвонить водителю.
Прежняя я определенно бы кинулась в извинения, ну а теперешняя, видимо, с потерей множества девственностей, нахваталась какой-то силы и наглости. Скидываю с себя одежду и обувь и выпрямляю спину.
– Согласна. Надо проверить слух. Только вместе пойдем, у тебя тоже с ним проблемы, судя по тому, что ты не сдержал обещание и за мной по-прежнему следили твои люди. Тебя, кстати, ушной хворью кто заразил?
– Да поди та же паскуда, что и тебя.
– Мне не нравится, как ты его называешь.
– Да что ты говоришь? Мне много что не нравится, но я же как-то терплю.
– Что он тебе такого сделал, что ты так к нему неблагосклонен? Он – хороший, – на мой ответ папа откровенно усмехается.
– Даже не знаю. Может, потому что этот мудак ездил мне по ушам, тогда как знал, где ты находишься?
– Это я его попросила. Он мне помог.
– Ах, это помощью называется?
– Все, хватит. Прекрати обзываться. И да, обед переносится на полчаса. Надеюсь, это не криминально?
– А ты успеешь все за час? – не скрывая сарказма в голосе, выдает папа, приподняв бровь.
– Успею. Я ночью сделала тесто и начинку.
На кухню направилась уже более уверенным неспешным шагом. Раздражает то, что я чувствую на себе папин взгляд. В детстве он также наблюдал за тем, как я мою руки. Но сейчас я уверена на сто процентов, что дело не в том, как я мою эти самые руки. Под чьим-то взглядом, в принципе, сложно сконцентрироваться, тем более под папиным. Понимаю, что это нехорошо, но, раскатывая тесто, представляю папину недовольную физиономию. Наконец, выложив начинку, я все же не выдерживаю и поднимаю на папу взгляд.
– Почему ты на меня так смотришь?
– Да вот еще с порога хотел спросить, но ты так сконцентрирована на работе. А что у тебя с губами?
– А что с ними? – осторожно интересуюсь я, мысленно представляя свое отражение в зеркале в примерочной. Но не вспомнила, ибо не смотрела даже. Идиотка. А Миша тоже хорош. Убью! – Немного красноватые?
– Я бы сказал, немного… как будто ими терлись об асфальт. Правда, не немного, а очень даже много, – кратковременный ступор. Бабахающее невпопад сердце и… фух, спасибо, мозг.
– Скажешь тоже. Это я была в отделе косметики и пробовала разные пробники помад. Они же стойкие, попробуй еще оттереть салфетками. Вот губы и распухли, я же много пробников пробовала.
– Ясно, – что-то ничегошеньки не ясно.
Со стороны моя ложь выглядит очень даже реально. Губы действительно выглядели бы опухшими и красными после пробников. Только почему-то не покидает ощущение, что папа обо всем знает.
– А ты предохранялась? – сглатываю, кажется, бледнея на глазах.
– От чего?
– От пробника. Им же кто-то
