до тебя пользовался.
– Нет. Как-то не подумала.
– Плохо. Мало ли что подцепила с пробником.
– Я… хлоргексидином протру губы.
– Мне кажется, он в таких случаях не поможет.
– В каких таких?
– Ну ты же уже облизывала губы. Какой смысл их уже протирать, если зараза попала в организм?
– Да ничего я не облизывала. И вообще, магазин элитный. Туда ходят обеспеченные и наверняка здоровые девушки.
– Ну будем надеяться, что так и есть. Ты забыла включить духовку для разогрева.
– Точно.
– Кстати, я звонил тебе на новый мобильник. Ты почему трубку не брала?
– Он на беззвучном был.
– Ну ладно. В следующий раз включи на режим со звуком. Готовь. Жду твоих кулинарных шедевров.
Бред какой-то. Если папа все знает, какой ему смысл давать нам тайно переписываться и отпускать меня на волю, где мы можем встретиться? И почему тогда папа еще не подверг Медведева хотя бы словесному запугиванию оторвать ему все имеющиеся конечности? Так, стоп. Миша вообще жив?!
Забегаю в ванную, включаю воду и набираю Медведева.
– У тебя все хорошо?
– Не очень.
– Что случилось?!
– Да долбанулся ногой о диван. Мизинец в хлам.
– Ты нормальный вообще?
– В целом да. А что не так?
– Я говорила о тебе, а не о мизинце. Мне кажется, папа обо всем догадывается. Вот что не так. Он очень странно на все намекал. Я не хочу делать начинку в фарш из тебя!
– Успокойся. Максимум покалечит.
– Я не понимаю, откуда у тебя такое спокойствие в голосе?! Еще недавно на даче ты мне говорил, что мой папа может навредить твоей семье. А теперь, как оказалось, это не только Наташа, но и твой сын. И что, тебе уже не страшно?
– Я немножко ебнулся на фоне тотального пиздеца, творящегося в моей башке, поэтому нет, как-то малость отпустило.
– Это… это как вообще можно понять этот набор нецензурной лексики?
– Ой, сложно понять. Свыкнуться еще сложнее.
– Миш, ты там что-то принял? Пьешь, что ли?
– Пью. Кофе. Тотальный пиздец, творящийся в моей башке – это мысленно обведенное тридцатое февраля в календаре. Сложно свыкнуться, знаешь ли, – когда до меня доходит смысл его слов, я, сама того не осознавая, начинаю улыбаться.
– Дурак.
– Есть немного. Может, ну его нахер все?
– Что все?
– Прийти к вам в гости, напоить твоего отца, поговорить.
– Нет. Слишком резко. Я еще не смогла показать ему, что я хорошая дочь. Как я докажу ему, что ты хороший?
– Я для него никогда не стану хорошим. Вопрос лишь в банальном принятии и времени.
– Нет. Подожди. Недельку хотя бы. Мне нужно с ним контактировать. Узнать про его женщину. Сам же говорил про то, что надо наладить контакт.
– Да мало ли что я говорил, – вот тебе поворот. – Мне кажется, все это херня собачья. Ладно, давай неделю еще подождем.
– Давай. А скинь мне адрес, где лежит твой сын.
– Зачем?
– Чтобы знать, где он находится.
– Маша…
– Скинь адрес. Я никуда пока не собираюсь.
– Ты за идиота меня держишь?
– Нет. Все, мне некогда, скидывай адрес.
***
Я с какой-то фанатичностью вот уже который день подряд просматриваю фотографии Мишиного сына, скинутые Наташей. На душе смешанные чувства. С одной стороны, восхищаюсь Мишей, с другой – злюсь на него за то, что мальчик живет не с ним. Не получается уложить в голове тот факт, что Миша проводит в этом хосписе столько времени, сколько обычный родитель не уделяет своему здоровому ребенку. И при этом живет отдельно от него. Зачем так? Ну зачем?
Почему не забрать его домой и не нанять персонал туда? Страшно представить какой это труд, но ведь дома лучше. Всегда можно зайти в комнату к сыну и просто… просто погладить его. Почитать какую-нибудь книгу, даже если он ничего не понимает. Как это донести до Миши, чтобы не обидеть и не получить порцию лютой ненависти? Не хочу с ним ссориться. Одно дело – высказать ему все, живя вместе, когда в любой момент можешь подойти и помириться, и совершенно другое – на расстоянии.
Завтра начинаются курсы, мне бы продолжать активно заниматься теоретической частью, дабы не ударить в грязь лицом, а я все пялюсь и пялюсь на красивого счастливого малыша в обнимку с Мишей. Здоровый здесь. Хорошенький. Ну как так? А ведь еще недавно я думала, что камнем преткновения станет мать его ребенка и факт недоверия ко мне. Лучше бы я мучалась и злилась от того, что он когда-то любил его мать.
– И как это понимать? – вздрагиваю в ответ на папин голос. В руке не данный им телефон. Только без резких движений. В конце концов, все мобильники внешне почти одинаковы. – Что за поток слез?
– Да не могу запомнить режимы… ну в общем, связанные с готовкой, – аккуратно убираю телефон под подушку.
– Так, может, ну ее, эту готовку? Все равно летом у тебя будет диплом и профессия. Я не против даже если ты пойдешь обычным переводчиком. Дерзай. Кстати, летом все равно сдашь экзамены. Пусть и формальность, но сдашь. Все-таки пять лет обучалась, глупо не добить.
– Добью. Но это вообще здесь ни при чем. Я просто волнуюсь перед курсами. Но я этого хочу, понимаешь? Но не хочу показаться в чем-то глупой. Стыдно же.
– За деньги, которые берут эти сраные французы, стыдно должно быть им. Ты за время своих каникул вполне научилась бойко отвечать. Так что, даже если будешь чего-то не знать, шли вежливо на хер.
– Это как?
– Вежливо. Тебе ли не знать. Я отпустил Владимира, приготовишь что-нибудь на обед? Желательно, не пироги.
– Почему не пироги?
– Потому что скоро могу не влезть в дверь. Если можно, то что-нибудь более полезное и легкое.
– Ну ладно, я постараюсь. Слушай, я давно хотела спросить, а почему Вячеслав не приходит?
– А что такое? Ты по нему внезапно соскучилась? – Господи, ну почему я снова слышу в его голосе неприкрытый сарказм? Что это такое? Паранойя или интуиция меня не подводит?
– Да нет. Просто как-то странно. Ты сказал, что нам нужно познакомиться ближе и… после того, как он вернул меня в дом, он больше
