Мама стояла, уперев одну руку в бедро, а другой указывала на меня и ругала.
— Не знаю, смогу ли, — ответил я, избегая смотреть ей в глаза.
— Думаешь, Ава гордилась бы тобой, глядя сверху на то, как ты никого не подпускаешь к себе? Нет, она была бы убита горем. Дай себе этот шанс, Роман, прошу тебя, если не ради себя, то ради Авы, — умоляла мама.
Она всегда точно знала, как достучаться до моей души и вразумить меня.
«Роман, я иду за тобой.
Она бежала по нескошенной траве и хихикала, а ее волнистые волосы развевались из стороны в сторону. Я любил, когда она хихикала. Как будто солнце проливало свой свет. Ава источала сияние.
— Роман, где же ты?
Я спрятался за деревом и ждал, когда она догонит меня. Мне нравилось смотреть на нее, когда она была счастлива. Она была такой красивой в такие моменты.
— АВА, ВЕРНИСЬ СЮДА СЕЙЧАС ЖЕ!
Он принялся кричать и сияние тут же покинуло ее. Всякий раз, когда он кричал, она пугалась, и я ненавидел это. Ава побежала обратно в дом.
— Нет, Ава, останься здесь, — заплакал я.
Но она не слышала меня».
***
Когда я поставил последнюю тарелку на стол, мой отец и Лили вернулись, чтобы встретиться с нами в столовой. Неужели экскурсия по дому заняла так много времени? Лили улыбалась и смотрела на меня так, словно узнала что-то важное, и эта мысль не давала мне покоя, поэтому я отвернулся от нее и сел на свое обычное место.
Несмотря ни на что я любил порядок, который мог контролировать. Мысль о переменах пугала меня, поэтому я делал все возможное, чтобы избегать их.
Я схватил стоящий передо мной стеклянный бокал и выпил свой напиток, жалея, что он не алкогольный. Первую часть ужина мои родители и Лили вели светскую беседу, после чего принялись делиться воспоминаниями, историями о праздниках, и планами на будущее, исполнением которых я не мог их обнадежить.
— Ты подозрительно молчалив, дорогой, — заявила мама, обращая внимание всех присутствующих за столом на меня.
— Это был долгий день — я переутомился и не выспался.
Быстро набив рот овощами, я отмахнулся от нее вилкой, чтобы не пришлось говорить еще что-то.
— Ничего не меняется. Я уже говорил тебе, мой мальчик, что ты слишком много работаешь, — вмешался отец.
Я встал из-за стола, чтобы пойти и подлить себе напитка, но, когда поднялся со своего места, из моего заднего кармана выпал клочок скомканной бумаги, и отец наклонился, чтобы подхватить его, прежде чем я успел спрятать его обратно.
— Роман ты снова пишешь? — спросил он, и на его морщинистом лице было написано искреннее изумление.
Извращенный деструктивный ублюдок, который не верит в романтику, но при этом пишет стихи и лирику, посвященную другому человеку. Как же потрясающе и катастрофично одновременно.
— Ты никогда не говорил мне, что пишешь… — произнесла Лили, взирая на меня глазами лани, с удивлением и легким неодобрением.
Я много чего не рассказывал своему Ангелу, и на то было много причин. Выхватив бумажку, я уверил их, что вовсе ничего не пишу и отправился на кухню налить всем выпить. Разливая напитки по пустым бокалам, я слушал, как они говорят обо мне.
— Он имел обыкновение часами сидеть взаперти и писать прекрасные, но очень мрачные стихи. Иногда мы даже слышали, как он их поет.
Мне было хорошо слышно, как мама приглушенным тоном раскрывает Лили мои секреты.
— Прошло много времени с тех пор, как Роман был достаточно вдохновлен, чтобы писать. Полагаю, ты имеешь к этому какое-то отношение, Лили, — закончила она.
Я представил, как моя мама берет ее за руку и молча благодарит. И отчетливо представил себе, как она улыбается.
Затем я услышал смех Лили. Он не был фальшивым или напускным ради моих родителей. В нем была одна лишь благодарность. И тогда я решил, что покажу ей свое стихотворение. Это было наименьшее, что я мог сделать за то, что протащил ее через весь этот вихрь, с постоянно меняющимися тьмой и светом.
Когда я вернулся в столовую, то попытался приложить больше усилий и присоединиться к разговору. Остаток трапезы, к счастью, прошел быстро, и мы с Лили наконец-то вернулись домой. Мне требовалось, чтобы она осталась наедине со мной. Я надеялся, что, если поделюсь с ней стихотворением, она не станет требовать от меня подробностей о моем усыновлении.
***
— Почему ты не говорил мне, что пишешь? Могу я взглянуть на то, что у тебя в кармане? Прошу?
Лили была одета в свою фирменную безразмерную футболку, обнажающую ее чудесную кожу. Как будто я мог отказать ей, когда она представляла собой такое райское зрелище.
Я лежал на кровати, а Лили стояла передо мной на коленях. Она вела себя как плохая девочка, и я знал, что на ней нет трусиков. Я чувствовал ее сладкий аромат, заманивающий меня в ловушку. Двумя пальцами я провел рукой по ее клитору, и она обхватила меня ногами.
— Нет, Роман, я хочу услышать твое стихотворение, а потом мы сможем поиграть.
Она прикусила губу, чтобы подавить стон, поэтому я наклонился вперед и лизнул языком ее губы, пробуя на вкус и кружась вокруг ее языка, пока она не издала стон.
— Роман, я серьезно.
Она отстранилась, сверкая на меня глазами.
Я встал с кровати и направился к своим черным брюкам, которые ранее отбросил в угол комнаты. Схватив стихотворение, вернулся на кровать и притянул Лили к себе на колени. Мне не нужно было обращаться к бумаге — я мог прочесть это стихотворение на память, но мне нужно было остановить дрожание своих рук.
— Внутри меня царит тьма.
Она поглотила меня.
Затем появился твой свет.
Почему же я не могу позволить ему остаться?
Здесь нет ничего для тебя,
Однажды ты это поймешь.
Ты обещала не судить.
Но иногда я хочу этого.
Быть может, тогда ты сбежишь.
И сможешь вырваться из глубин тьмы,
Дальше, чем хотелось бы.
Мы оба знаем, что ты не можешь остаться.
Тебе не место во тьме.
Но я всегда буду мечтать, чтобы ты смогла.
Ты превращаешь зло в добро.
Это касается всего, что ты делаешь.
И я начинаю задумываться,
Начинаю надеяться.
Может ли это быть правдой?
Мы оба знаем, что я никогда не стану им.
Тем, о ком мечтает твое сердце.
Я очень далек от этого.
И не способен измениться.
Перемены невозможны.
Я вижу, как ты стараешься.
Говоришь, что желаешь меня.
Это убивает меня, потому что я знаю, что ты лжешь.
Ведь после каждого моего поступка,
Ты неизменно остаешься такой.
Сломленной.
Плачущей.
Беги, пока можешь.
Прошу.
Беги, пока я не завладел тобой,
Мой милый Ангел.
Беги, прежде чем я открою тебе правду.
Беги, пока я не овладею тобой.
Я смотрю в глаза Лили и вижу, что они затуманены слезами. Жду, когда она заговорит. А пока что, пытается проглотить комок в горле. Но она забирается на меня, и, не произнося ни слова, впивается своим ртом в мой.
Я пропал.
Глава 27
Лили
Роман достал небольшой кусок шелка из ящика своего дубового шкафа. Завязав его на моих глазах, он опустил меня на кровать полностью обнаженной.
— Я ничего не вижу, — смутилась я, словно неопытная любовница.
— Ангел, тебе и не нужно ничего видеть. Я хочу, чтобы ты забыла, как смотреть, забыла, что у тебя есть язык, чтобы чувствовать вкус, и рот, чтобы стонать. Сосредоточься только на том, что ты ощущаешь.
Он подул на мою кожу и провел пальцами по моим складочкам, нащупывая мою персональную кнопку самоуничтожения.
— Не смотри, не вдыхай запахи, не прикасайся. Я хочу, чтобы ты даже не думала. Просто чувствуй меня, Лили, чувствуй нас.
Он простонал, и я услышала, как он двигает рукой по своему эрегированному члену. Звук оттягиваемой вверх и вниз кожи оттеняли его стоны, повторяющие его движения.
Роман провел, как мне показалось, целую вечность, гладя мою киску и пробуя меня на вкус. Он был внимателен и нежен, возможно, даже слишком. Роман знал, как довести меня до состояния перевозбуждения, когда я становилась настолько дикой от желания, что забывала свое собственное имя. Сейчас же он непреднамеренно дразнил меня, и я понимала, почему. Я оттолкнула его от себя и сняла шелковую повязку, закрывающую глаза.
