— Что же, тогда вы можете быть свободны, спасибо!
Спускаюсь с кафедры, иду со сцены дальше. И вообще из зала. Галстук душит, по пути его окончательно срываю.
Сдача дипломных работ ещё не закончилась. Если по списку, то за Кирсановым идет именно Кошелев, обычно мы с ним «бодались» взглядами, но его в этот раз нет, конечно же.
Почему-то его жалко.
Странно… С другой стороны, не все же пацаны с пустыми карманами лезут в криминал... Так что нехер жалеть. Нехер вообще про него думать!
Я выскакиваю в тихую рекреацию, дверь тяжело стучит за спиной.
Стою пару мгновений, прикидывая, что делать.
Заходить, вытаскивать ее для разговора?
Внезапно осознаю, что сил на это у меня нет. Понимание, что она тут, совсем близко, в зале, лишает воли.
Это так странно: столько гонялся за ней, столько горел, блять, наизнанку вывернулся! Пулю из-за нее словил! А сейчас апатия какая-то…
Отворачиваюсь от закрытой двери и иду на тихую лестничную площадку. Здесь вообще мало кто когда появляется, у запасного выхода.
Сажусь на подоконник, закинув одну ногу на него, и, прищурив глаза, бездумно смотрю в окно, пытаясь успокоить до сих пор бешено колотящееся серде и понять, что со мной вообще происходит.
Слышу грохот тяжелой двери, затем приближающийся дробный стук каблуков, и не удивляюсь даже. Она меня ищет. Это правильно. Не для того приходила, чтоб тупо посидеть в зале и на меня посмотреть… Явно говорить хочет.
А я хочу слушать?
Поворачиваюсь на звук шагов, смотрю. Пристально изучаю.
Это третий её образ в моей жизни.
Инесса – наглая дерзкая девчонка: футболка и джинсы потёртые, кроссы. Катя – огромные очки, невинность, скромность, серая лабораторная мышка.
И вот он, её истинный вид: блузка, юбка, подчеркивающая идеальную фигуру: узкую талию, которую хочется обхватить пальцами, округлые упругие бёдра, высокий каблук. Сразу видно девушку из кабинетов.
И не верится, что совсем недавно она плакала, когда смотрела, как из меня течет кровь…
Эта девушка, совершенно мне не знакомая, ощутимо старше, шикарная тридцатка, наверно, может, чуть меньше…
И в глазах ее решимость и понимание. Да за разговором пришла.
Ну привет, Инесса-Катя… Интересно, как тебя зовут на самом деле?
— Меня зовут Виктория Леонидовна Котова, лейтенант МВД, отдел наркоконтроля. До недавнего времени негласник. Год назад, на Восьмое марта… — Она запинается, словно прикидывая, что мне можно говорить, а чего нет… Я смотрю, даже не удивляясь, хотя есть чему. Целый лейтенант у меня тут… Странно, что не капитан… Или мало заслуг перед отечеством?
— Я не имею права говорить… — наконец, решается продолжить она, — но в тот момент возникла критическая ситуация, и мне пришлось…
— Я хорошо подвернулся, да? — усмехаюсь я, а внутри холод…
Хотя, это же ожидалось. Столько я всего передумал за этот год, столько пережил. И вот совсем недавно, лежа на больничной койке и прикидывая ее реальные мотивы тогда, год назад, я пришел к вполне однозначным выводам… Не просто так она настолько легко согласилась пойти со мной в отель… Явно были причины посерьезней, чем моя шальная улыбка и загребущие лапы…
Но одно дело предполагать, а другое слышать правду. И понимать, что все это время тупо страдал по пустому месту… Идиот ведь, а?
Глава 40
— Ты?.. — на ее лице усмешка. Тоже незнакомая мне, грустная, усталая… Взрослая очень.
Смотреть больно, но и не смотреть не могу. Щурюсь, пытаясь держать лицо. Почему-то не хочется показывать ей, просто игравшей со мной, до какой степени больно сейчас. Как уязвимо. Кажется, что отец не одобрил бы такого…
Чтоб отвлечься, изучаю ее лицо, стараясь понять, что конкретно в нем изменилось.
Нет, никакой пластики и прочего, конечно же. Но, как показал опыт, лейтенант Котова умеет играть настолько убедительно, что и черты лица даже меняются. Мимика подстраивается под новый образ, как у хорошего актера. Актрисы.
У нее подкрашенные темно-красным губы, кажутся еще пухлее, вызывающие такие, на них то и дело тормозится взгляд. Надолго. Скорее всего, так и задумано, я читал когда-то, что самая лучшая маскировка — минимальная, естественная. Для женщины: распустить волосы, отрезать челку, накрасить ярко губы или, наоборот, стереть… И уже внимание размывается.
Волосы сейчас у лейтенанта Котовой подняты вверх, в высокий хвост. Это выглядит агрессивно, особенно вкупе с тонкими каблуками и строгой юбкой. Домина, блять…
Дико хочется спрыгнуть с подоконника, взять ее за этот хвост и стереть эту блядскую помаду с губ. Своими губами.
Вот только… То, что я спокойно мог сделать с Инессой или Катей, с лейтенантом Котовой не пройдет. Интересно, у нее табельное оружие при себе? Где? В сумочке? Или, как в боевиках, под юбкой? Представляю себе эту картину, усмехаюсь, ощущая, как становится легче. И боль в груди уже не такая острая…
И только-только я начинаю привыкать к своему новому состоянию легкого защитного пофигизма, как она разрушает все усилия. Одним махом.
Смотрит на меня в упор, и я немею от выражения ее глаз. Это игра. Это точно игра. Так нельзя…
— Ты — мое слабое место, Ник, — грустно говорит Виктория, и, пока я перевариваю ее слова и выражение лица, с которым это все говорится, продолжает, — с самого начала… С того момента, как подошел ко мне в том клубе… Я не знаю, как это объяснить, чтоб понятно было… Ты такой…
— Глупый? — перебиваю ее, не желая даже допускать мысль, что она искренна сейчас. Два раза уже обманулся, блять! Не хочу! Не позволю! А внутри что-то дрожит, струной натягивается… Может, правда? Может… Затыкаю надежду злой иронией, — думаешь, поверю тебе теперь? Ты, вообще, зачем пришла? А? Отец нашел и притащил?
— Нет… — она растерянно моргает, складывает руки на груди, потом убирает за спину. Волнуется, что ли? Не поверю… Не хочу верить! — Я просто… Подумала, что надо поступить честно. Что неправильно вот так…
— А раньше тебе эта мысль в голову не приходила? Скажем, год назад, когда ты меня тупо кинула и села в тачку к мужикам?
Вспоминать об этом по-прежнему больно, но это уже какая-то смазанная боль. Не острая. Время лечит, да?
— Приходила… И я тебя даже
