она не сопротивляется.
Осознаю, что вздыхаю, только лишь тогда, когда раздувшаяся грудная клетка уже сжимается обратно.
– Если вдруг что-то в этот раз… – не знаю, как сказать. Но, блядь, пытаюсь. – Если тест еще когда-нибудь окажется положительным, обещай в ту же минуту сообщить мне.
Соня вздрагивает. Интуитивно сжимаю ее крепче, хоть она и не вырывается.
– Я теперь ответственнее, – заверяет, тихо дыша мне в грудь. – У меня несколько графиков. Один из них на прием таблеток – каждый день в определенное время, секунда в секунду.
– И все-таки, обещай, – настаиваю я.
И Соня сдается.
– Обещаю.
– Отлично, – вздыхаю я.
Она молчит. А потом вдруг отстраняется и выпаливает:
– Все! Уезжай, Саш!
Я опускаю веки.
Сжимаю зубы, сжимаю кулаки… Весь сжимаюсь. А на вдохе кажется, что, напротив, вымахиваю до невообразимых объемов.
– На сколько? Ты не сказала, Сонь.
– Потому что я не знаю, Саш!
– Почему не знаешь?
– Боже, Саш… Каждый твой отъезд – как конец света! Это дико мучительно, понимаешь?!
– А приезд? – выталкиваю, рискуя на нее посмотреть.
Солнышко вздыхает и, обхватывая себя руками, качает головой. В глазах появляются слезы. Губы начинают дрожать.
– Счастье, – шелестит она, когда я уже теряю надежду на ответ.
Откидывая голову, со свистом втягиваю воздух. Кивая, усиленно моргаю.
– Хорошо, я сейчас поеду, – сиплю и продолжаю стоять. – Насчет ебанутых новостей из Одессы, которые хотел тебе рассказать…
– Ну.
– Полторацкому нельзя верить.
– Пф-ф… – вспылив, фыркает Соня. – Ты опять?? Хватит ревновать, Саш. Это, чтобы ты знал, уже просто оскорбительно!
– Дело не в ревности, – отсекаю я.
– А в чем же? М?
Смотрю на нее недвижимо секунд десять.
А потом все-таки выталкиваю:
– Он ебет мою мать.
– Что???
По тону слышу, что считает, будто я в бреду.
– Да, Сонь. Так и есть.
– Откуда ты знаешь?
– Я их видел. Они лизались прямо у нас во дворе, – говорю равнодушно, потому как успел свыкнуться с этим гребаным дерьмом. – Я приставил слежку за матерью. Через пару дней они с Полторацким встретились в загородной гостинице.
– И… И что? Может, это по работе? – упирается побледневшая вмиг Солнышко.
– В гостинице, Сонь? – едко усмехаюсь. – За восемь дней трижды?
– Нет, ну… Тимофей Илларионович ее презирает!
– Угу.
Богданова распахивает губы, явно намереваясь сказать что-то еще, но все же замолкает. Прижав ко рту кулачок, отворачивается.
– Если Людмила Владимировна нащупает нужные ниточки и начнет натравливать Тимофея Илларионовича на меня… – бормочет задушенно спустя долгое-долгое мгновение. – Если он продастся, я лишусь защиты… Боже…
– Не лишишься, – заверяю ее я. Шагнув ближе, сжимаю плечи и заставляю снова в лицо посмотреть. – Сейчас я все контролирую, Сонь. Мать, отца, Машталеров – по всем каналам. Ни один их шаг мимо меня не пройдет. Надо будет, и Полторацкого пристегну.
– А Владу? – снова эта горечь. В глазах, в голосе и в блеклой улыбке. – Владу тоже контролируешь?
– Сонь… – вздыхаю тяжело. – В том плане, который тебя беспокоит, у меня с ней ничего нет. Как я уже говорил, с мая. С твоего первого появления в Одессе.
– Говорил…
– Если я что-то говорю тебе, значит, так и есть. Верь мне, – последнее – несколько с нажимом, потому как эта тема реально важна для нас обоих.
– Неужели… Неужели ее это не удивляет? Я слышала, когда была на вашей помолвке, как она жаловалась и истерила как раз потому, что ты отдалился. Неужели тебе ничего не предъявляет? Не пытается соблазнить?
Я невольно смеюсь.
– По хую мне ее соблазны, Сонь.
– Все равно… Зачем она тебе, Саш? Зачем?!
Планомерно набираю полную грудь кислорода. Медленно выдыхаю.
– Затем, что доступ к некоторым важным документам ее гнилого папаши я могу получить только через нее. Бывая у них дома. Если я ее не ебу, чтобы закрывать глаза на мое скотское поведение, она должна хотя бы надеяться на свадьбу.
– Она знает, что Машталер хотел сделать со мной!
– Я в курсе, – невольно выливаю в голос ярость. – Узнал в процессе последних «раскопок», – вспоминая, до сих пор удивляюсь прокачке своего терпения. Ведь желание тупо свернуть ей шею было всепоглощающим. Сцепляю зубы, перевожу дыхание и уже более спокойно заверяю: – Она ответит за твое похищение наравне со своим отцом.
– Главное, что ты знаешь, – шепчет Солнышко с заметным облегчением. – Ладно. Пора тебе, Саш.
Я сдержанно киваю. И, не заставляя ее повторять, направляюсь в прихожую.
Соня вроде идет следом, но в итоге сворачивает в кухню.
Я не спеша обуваюсь.
Смотрюсь в зеркало. Поправляю волосы, поправляю часы, поправляю одежду… А ее все нет.
– Проводишь? – выдаю басом на всю квартиру.
Соня не отзывается. Но практически сразу же раздаются шаги, и появляется она сама. Запыханная, покрасневшая и с каким-то свертком.
– Это что? – толкаю рассеянно, когда сует его мне.
– Лазанью тебе положила… – поясняет смущенно, едва ли не заламывая руки.
Хочу напомнить, что она не собиралась для меня готовить, но… Даже не то чтобы духу не хватает… У меня, блядь, в принципе нет слов. Я поражен, будто случилось какое-то невероятное чудо. Наверное, потому что это огромный шаг с ее стороны.
И, мать вашу, это не все. Дальше следует еще один шаг и заодно ответ на мой вопрос.
– Контейнер вернешь, – наказывает Соня якобы строго. Вздыхает, достигая по цвету уровня «баклажан». И уточняет: – Восемнадцатого августа.
Блядь… Спасибо!
– Понял, – сиплю вслух.
Наклоняясь, обнимаю. Прижимаю крепко-крепко, а целую мягко. Осторожно. Даже трепетно.
– Люблю тебя, – шепчу, зажмурившись.
Выдерживаю паузу. Еще раз вдыхаю ее запах, еще раз трусь о ее губы, еще раз всю ее сжимаю… И так и не открыв глаз, выхожу.
Настоящее воспаление любви.
© Соня Богданова
– Как прошла последняя встреча?
Тимофей Илларионович не в первый раз задает мне подобный вопрос. Но именно сегодня я впервые категорически не хочу отвечать. Скосив взгляд к выходу из ресторана, безумно жалею, что нельзя просто встать и уйти.
Чуть меньше полугода назад я видела в Полторацком свое спасение. Сегодня я не то чтобы потеряла к
