разговор же со мной только начинается:
— Блять, че за нахуй?!..
Матерный возглас с треском прорывает мой послеоргазменный кокон.
Мои глаза расширяются в невольном полуиспуге, когда вижу его лицо, искаженное гневной гримасой.
На мгновение Рик оскаливается и даже делает едва заметное движение в мою сторону.
У меня сформировалось уже определенное мнение о нем и все равно: на мгновение я боюсь, что он меня ударит.
— Те кто разрешил? — ворчит он. Рычит.
Тут только до меня доходит, что он имеет в виду свою сотку, которую я отключила ночью.
Пришел мой черед сердиться и возникать, но я говорю максимально спокойно:
— Он зазвонил среди ночи. Ты спал все равно.
Естественно, он не благодарит, что не дала потревожить его сон, но все же собирает себя в кучу. Рычащая ярость сменяется недовольством и досадой.
Важный звонок?..
Все равно номер незнакомый…
Какой дурак среди ночи звонит?..
Пусть это так и прет из меня — я лучше сдохну, чем скажу ему что-либо из вышеперечисленного. Я не стану перед ним оправдываться. Не теперь. Я лучше сдохну, чем покажу, что его поведение хоть на секунду вызвало во мне страх — от которого я уже благополучно избавилась.
Не знаю, что это сейчас передо мной — волчья маска или его истинное лицо. Знаю только, что мне хочется натянуть на себя одеяло и наблюдать оттуда за его движениями по квартире с выражением злой враждебности на лице. Подумать только, как немного для этого было надо.
Я все еще уверена насчет доверия? Тот, кому я доверяла, не мог после доставленного мне блаженного удовольствия так грубо меня осадить. Обругать.
Так это не он тогда?.. Мне несвойственно испытывать сомнения и ошибаться в людях несвойственно тоже. Не хочу этого. Но возможно тогда, в первый раз с ним… или во второй… или когда я там что решила — то была не я…
Не знаю, почему, но уходить утром из дома первой всегда приятнее. Наверно, Миха из-за этого загулял с Линдой — его напрягало, что первой всегда уходила я. Уверена, что он по сей день не подозревает об этой истинной причине собственной измены.
Как бы там ни было — еще пару мгновений Рик шныряет по квартире, затем я внезапно понимаю, что его нет.
Его нет вечером — ни в тот вечер, ни в следующий, ни еще три дня.
Подождав его немного в первую ночь, заваливаюсь спать сама — вернется, куда денется. Вернее, я и этого не думаю — вернулась поздно и о-очень устала. И никуда не звоню, естественно.
Проходят следующий день, затем день третий — его все нет.
Когда уже три дня от него нет сообщений и признаков жизни, я звоню ему, но никто не думает подходить или перезванивать.
Та же участь постигает и мое сообщение:
Ты где?
Одно из немногих, доселе отправленных ему по собственной инициативе — дошло, не прочитано.
Да, знаю, я говорила уже, что непонятно, надолго ли он у меня. Но повторять это, нет-нет, подобно скороговорке без веса или контекста — это одно, а констатировать факт его ухода — совсем другое. Поэтому я «хватаюсь» за его шмотки, что валяются там и сям — у него же немного шмоток?.. Как он без них будет?..
Там, где он сейчас, у него, возможно есть другие вещи, да еще побольше, чем я подобрала тут разбросанных — поразмыслить и допереть насчет этого у меня даже сил не хватает. Я задерживаюсь на работе до поздна, устаю жутко и домой приезжаю в основном спать.
Проходит неделя. Лимит Йеноптика безвозвратно превышен, усиливается впечатление окончательности.
Пока я лишь умом понимаю, что его больше не будет. Эмоционально настроиться еще не готова, иначе немного взгрустнула бы, думаю. А вдруг скучать начну? За ним, но больше за тем, что с ним было.
Скучать почему-то вообще не хочется. То ли ждала все-таки его ухода, давно ждала, с самого начала настроилась, будто тренировалась. Теперь, когда настал «серьез», жутко не хочется применять натренированное.
По факту лишь в физиологическом плане настала перемена: в плане секса, вернее, перманентного его отсутствия. Интересно, заметна ли сия перемена моим на работе. Мне лично не видать. Сейчас все мотаются, как оглашенные, не за подарками, так по делам — не видать и им, значит. Хотя…
На стройку не надо, а никуда в другое место не хочется.
Только что провела совещание по плану работ, всем разослала откорректированный список и теперь сижу, вот. Сижу в черном, к которому липнут резкие лучи зимнего солнца, способные, когда не нужно, греть. Но я проветриваю после маникюра, безучастно даю голодному морозному ветру кусать свои окрасивленные пальцы. Удовлетворившись тем, что сегодняшний темно-бордовый «аутфит» моих ногтей готов, закрываю окно.
— Да там наши хотят орешков похавать, — рекламирует Рози, пытливо вглядываясь мне в индифферентное лицо. — Глинтвейну нажраться.
— М-м, — даю понять, что услышала и одобрила.
Рождественского базара возле Дырявого Зуба в этом году не будет, но есть супермаркет по соседству да замерзшие деревца на площади Брайтшайдплатц, той самой, с терактом ровно четыре года тому назад.
— Ты не пойдешь? Со своим намылилась?
— М-м — м-м, — качаю головой я.
— Тогда пойдешь.
— Не.
— Случилось чего? Он же не заболел?
А, ну его к черту. Кто он такой, чтобы переживать о его здоровье?.. Да вообще — делать вид, что был кем-то…
— Понятия не имею, — отвечаю как можно равнодушнее, но не через край, чтобы не лишать свой тон правдоподобности.
Рози явно удручена, но и с расспросами не лезет — то ли боится травмировать не затянувшееся, то ли сработал мой посыл: «я уже забыла». А может быть, ей просто надо бежать — в магазине разберут орешки.
Как бы там ни было — мне нормально. Черт, я же выгляжу по-прежнему — пускай ищут признаки обратного.
Да, я выгляжу нормально. Настолько нормально, что отставший от
