НБА. Ты должна была это увидеть. Взрослые мужчины рыдали. — У него отсутствующее выражение лица, как будто он все это помнит. Затем улыбка с его лица исчезает. — Я знаю, что мой отец — знаменитый парень, которого любят люди, но для меня он был просто папой. У меня было несколько друзей, у ребят из команды были дети примерно моего возраста, и моя жизнь ничем не отличалась от их жизни. Наверное, я думал, что все так, как должно быть.
Его рука поднимается вверх, и его длинные пальцы лежат на моем бедре. — Когда пошли слухи о том, что он изменяет моей маме, я не хотел в это верить. Это был бы не первый случай, когда средства массовой информации сообщали о чем-то, что не соответствовало действительности. Раньше я читал о том, как мой отец каждое утро просыпался и съедал дюжину сырых яиц. Это было во всех статьях.
— Это была неправда? — спрашиваю я, слегка вздрагивая при мысли о сырых яйцах.
— Нет. Папа сказал, что понятия не имеет, где они это взяли.
Мы немного смеемся, а затем Гэвин снова замолкает.
— Он был на пенсии уже много лет. Он остался в команде в качестве посла, что по сути означало, что он особо появлялся в обществе, но, насколько я мог судить, между ним и моей мамой все было хорошо. Я собирался поступать в колледж, поэтому, признаться, был занят своими делами и не придавал этому большого значения. Я думала, что это просто чушь, но потом женщины начали выступать — слишком много, чтобы их можно было сбрасывать со счетов.
— Мне жаль. Должно быть, это был ужасный способ выяснить это.
— Ага. — Он издает тихий смешок. — Хуже всего было то, что я даже однажды спросил его об этом. Накануне я уехал в университет Вэлли. Не сразу, но я вроде как танцевал вокруг этого. Кажется, я сказал что-то вроде: «Неделя, должно быть, выдалась медленной для реальных новостей». И он дал мне несколько строк о важности семьи и честности. Неделю спустя он был на телевидении, извиняясь перед всем миром.
Моё сердце сжимается в груди. — До этого момента ты не знал правды?
Он качает головой, не встречаясь со мной взглядом. — Неа. Дженкинс и я играли в Xbox с Джорданом и Лиамом. Помнишь, наши комнаты в общежитии находились прямо через коридор друг от друга?
Я киваю. — Как я могла забыть? Мы совершили в этой комнате несколько скандальных вещей.
— Да, мы это сделали. — Он переворачивается на спину и берет меня с собой.
— Что ты сделал, когда узнал? — Я смотрю в его карие глаза. В них кружится неразрешенная обида, которую он так старается скрыть под гневом.
— Я “очень” сильно напился.
Я обнимаю его большое тело изо всех сил. — Мне очень жаль.
Я держусь еще несколько мгновений. Он целует меня, сначала медленно, а затем с большей потребностью, как будто направляя всю свою боль и разочарование. Я чувствую это. Пробую это. Я беру все, что он мне дает. Он прикусывает мою нижнюю губу и отстраняется.
— Хочешь пойти в спортзал и бить баскетбольными мячами о стену очень-очень сильно? — спрашиваю я, переводя дыхание.
Тихий смех грохочет в его груди. — Это то, что ты делаешь, когда злишься?
— О, нет. Я с гораздо большей вероятностью рассержусь, зашью целое платье или напишу грубое письмо, которое никогда не отправлю. — Я помню, как увидела ручку на тумбочке и потянулась за ней, а затем поднесла ее перед ним. — Хочешь написать грубое письмо?
— Дорогой папа, ты отстой. Подпись: твое разочарование в сыне, — говорит он, не берясь за ручку.
Я щелкаю по ней три раза, беру одну из его рук и провожу ручкой по его коже. Он смотрит на меня с ухмылкой, не пытаясь понять, что я пишу, пока я не перестану.
Он поднимает руку и молча читает мои слова, а затем говорит: — Я тоже думаю, что ты очень классная.
Затем я хватаюсь за его предплечье и пишу: «И очень горячий.»
— Прямо сейчас, детка.
Он позволяет мне осыпать свое тело нежными и глупыми словами, одновременно поглаживая мою спину и запутывая пальцы в моих волосах. Я пишу «Собственность Ви» прямо над поясом его спортивных штанов.
— Это по крайней мере правда. — Его темный взгляд смягчается. — Я весь твой, Ви.
Я извиваюсь и целую рядом со своей меткой. Мышцы под моими губами напряглись. Когда я поднимаю взгляд, глаза Гэвина расширяются.
— Ви, — хрипит он, — Не смей подносить эту ручку к моему чл…
Предложение обрывается, когда я просовываю руку ему под штаны и обхватываю его пальцами. Он издает сдавленный звук, от которого мое сердце бешено колотится.
Я лениво глажу его несколько раз, прежде чем сбросить с него пот. Он помогает мне, и мы бросаем их на пол. Он так красив. Такой большой.
Я подношу конец ручки ко рту и осторожно прикусываю его. Его взгляд расплавляется. — Будь нежна.
Я легко рисую крошечное сердечко со своими инициалами на боковой стороне его члена и бросаю ручку.
Его дыхание становится поверхностным, а пальцы застревают в моих волосах. — Я выжил.
— Я не хочу причинять тебе боль, — говорю я и подношу губы к головке его члена. Это первое легкое прикосновение вызвало у него череду проклятий.
Я продолжаю идти, полностью прикрывая его ртом.
— Черт, Вайолет.
Он хвалит меня более хриплыми звуками, нежно дергает меня за волосы и повторяет мое имя снова и снова.
Когда он приближается, он притягивает меня к своему рту и крепко целует.
— Иди сюда.
— Я здесь.
Он мычит мне в губы. — Повернись.
— Что?
Вместо того, чтобы повторяться, он берет меня на руки и сажает к себе на грудь так, чтобы я смотрела на стену. У меня есть всего две секунды, чтобы задаться вопросом, что он задумал, прежде чем он поднимает юбку моего платья, отводит мои бедра назад и прижимает свой рот поверх моих трусиков к
