Все это время доктор считал его болезнь неопасной и никому не давал знать. Она сама решила телеграфировать Ирэн. Любовь открыла ей то, что было скрыто для науки. Она чувствовала, что силы ребенка слабеют.
Поезда, в которых ехали она и Ирэн, встретились в пути. Ирэн тоже не могла спать. Как только забрезжил рассвет, ею овладело страшное беспокойство. Эти последние месяцы она немного забыла Карла, но ее любовь к нему от этого не ослабела. На каждой остановке она ежеминутно поглядывала на часы. Она не могла дождаться конца этого мучительного переезда. Было уже поздно, когда, наконец, автомобиль подкатил к подъезду замка. Шофер сказал ей, что состояние Карла без перемен. Выскочив из автомобиля, она бросилась в ту часть замка, где находилась детская. Когда она вошла в детскую, Карл проснулся и начал плакать. Через минуту она держала его в объятиях. Он стал таким худеньким и легким.
– Моя маленькая детка, мой сыночек! – повторяла она рыдая.
Он перестал плакать и, прижавшись к ней, уснул. Она села, стараясь не шелохнуться. На ней все еще был дорожный костюм. Подошла няня и предложила взять и уложить Карла. Нет, она его не отдаст. Ему становилось лучше, он ровно дышал и спокойно спал. Она должна теперь думать только о нем. В нем сосредоточен для нее весь мир.
Маленькое тельце, такое горячее, ей казалось частью ее самой. Ручки судорожно обхватили ее руки в перчатках. Получив телеграмму от Анжели, она не могла ни есть, ни пить. Путешествие продолжалось больше суток. Смертельная усталость овладела ею. Сквозь опущенные шторы брезжил рассвет, комната наполнилась сиянием прекрасного летнего утра. Дремавшая няня проснулась.
Ирэн в это время раскачивалась из стороны в сторону. Руки ее постепенно ослабевали. Еще минутка, и Карл упадет. Крепкие руки няни вовремя подхватили ребенка. Она уложила его в кроватку. Карл продолжал спать. Теперь надо принести скорее спасительное средство. Через несколько минут она вернулась. Лекарство подействовало и на этот раз. Громко чихнув, Ирэн пришла в себя. Она посмотрела на няню, потом перевела глаза на кроватку Карла.
– Спит, как сурок, миледи, вы теперь отдохните, я в одну минуту приготовлю чай, потом вы должны хоть немного поспать, а то у нас будет двое больных.
Ирэн с удовольствием выпила горячего чаю. Ее члены так одеревенели, что она не могла даже сама держать чашку, и няня ее поила с ложечки. Через пять минут она лежала в кровати.
Проснувшись, она встретила улыбающийся взгляд Карла.
– Ты можешь меня поцеловать, – проговорил он слабеньким голоском.
– Ах ты, мой милый сыночек!
– Я умею говорить по-французски, слушай… А где Анжель? – спросил он вдруг встревоженным голосом.
– Она ненадолго уехала, моя детка.
Карл вздохнул. В это время вошла няня, неся стакан молока.
Она рассказала Ирэн, как Анжель занималась с Карлом. Жан, Анжель и все эти события последних месяцев казались ей такими далекими теперь, когда, наконец, ее мальчик начал поправляться. Она решилась тоже отдохнуть, так как он в это время уснул.
Все предметы, вся комната были такими знакомыми, близкими, а между тем она чувствовала какую-то пустоту. Должно быть, она сама изменилась за это время. Усталость сковала все ее тело. Тяжелый сон прервал нить ее размышлений. Проснувшись, она увидела на столике депешу. Телеграфировал Жан из Гамбурга: «Люблю. Ответь, дорогая. Твой навеки. Жан». Ее душа наполнилась радостью. Жизнь снова показалась ей прекрасной и заманчивой. Карл поправлялся, и Жан тосковал. Она телеграфировала ему: «Люблю. Пиши подробно». Теперь она поняла, почему ее комната, ее собственная Комната казалась ей такой странно чужой. Не было Жана.
Отдых восстановил ее силы. За это время она успела забыть злосчастный Гамбург. Мрачные мысли, которые приходили ей на ум, когда она была с Жаном, теперь рассеялись. Остались только светлые воспоминания.
Жан сиял, читая телеграмму Ирэн. Когда он распечатывал голубой листок бумаги, Анжель не спускала с него глаз. В ответ на телеграмму, составленную ею с большим трудом по-английски, она получила от няни радостную весть, что Карлу лучше.
Когда она приехала, Жан встретил ее без особой радости. Он настолько был расстроен своей раной, что злился на всех. Эбенштейн был тоже не в духе, он имел неосторожность как-то сказать Жану, что рана Гаммерштейна совсем пустяк и что он скоро вернется на место службы в Петербург. Анжель не имела понятия, чем болен Жан, а потому первым вопросом ее было: «Что с тобой?» Вопрос этот был для него крайне неприятен, и он не знал, что на него ответить. Доктор, войдя в это время в комнату, вывел его из затруднения. После осмотра доктор заявил Анжель, что она сможет сама делать перевязки и что он зайдет проведать больного дня через два. После его ухода Анжель закурила папиросу и села в ногах кровати. Она смотрела на Жана не без иронии. Ее глаза, казалось, безмолвно говорили: «Опять наглупил?» Он посмотрел на нее сердитым взглядом, сдвинув брови.
– Я думаю заказать обед, – сказала она.
Жану разрешена была только курица или что-нибудь молочное, и он с отвращением смотрел, как Анжель с аппетитом ела омлет по-лионски и почки в мадере. Она все время мальчишески улыбалась.
– Ну! Я умираю от любопытства, расскажи мне теперь все. Тебе, наверно, стыдно, иначе ты бы все мне выложил в пять минут. Наверно, опять какая-нибудь история? Какой ты еще ребенок с женщинами!
Жан даже привскочил в кровати.
– Ты всегда несправедлива ко мне! Всегда! Я не сделал ничего дурного. Меня оскорбил один человек, и я с ним дрался на дуэли. Интересно, как бы ты поступила на моем месте? Я не сумасшедший, чтобы переносить всякие дерзости.
– А почему он тебя оскорбил? – допытывалась Анжель. – Наверное, из-за женщины?
Чувствовалось, что у нее спокойный и настойчивый характер.
– Дурочка, – проговорил Жан презрительно, – ты знаешь, есть такой тип женщин… Замужняя, – они почему-то всегда замужем – слишком нарядная и напудренная; одним словом, любительница сильных ощущений. Она и ее муж друзья Ирэн. Они часто приглашали нас обедать или ужинать. Мне это надоело. Она меня преследовала. Я был неосторожен, как дурак. Ничего особенного, понимаешь, просто мы с ней как-то раз обедали вместе, а потом об этом узнал ее муж. Кончилось дуэлью. Вот и все.
Анжель в это время стояла спиной к нему. Она медленно переставляла пузырьки с лекарствами на камине.
– И это все? – проговорила она с оттенком презрительного снисхождения в голосе. Она подошла к окну.
– Ты принадлежишь к числу людей, которым всегда всего мало.
Она круто повернулась. Вся ее маленькая фигурка выражала возмущение.
– Дурак! – крикнула она, – сумасшедший! Судьба тебе послала такое сокровище, а ты топчешь его в грязь. Неужели ты не мог избавить Ирэн от этой мерзости? Конечно, ты будешь говорить, что та женщина тебя преследовала, ведь так легко всегда найти оправдание. Иметь такую жену и так гнусно себя вести! Стоишь ли ты такой женщины? Пустоголовый мальчишка, талантливый, правда, но тряпка. Когда я приехала в день вашей свадьбы и увидела Ирэн, я подумала: ну теперь он переменится, образумится, станет человеком. А оказалось что? Мне следовало понимать, что ты не можешь измениться, лучше сказать, что ты меняешься слишком часто, но никогда не делаешься лучше. Этого с тобой никогда не бывает. Ты всегда останешься таким же с виду привлекательным, а на деле легкомысленным и ничтожным. Я это знала много лет тому назад, когда ты уезжал из дому. Ты, может быть, забыл, как трудно нам было снарядить тебя в дорогу? Мы отказывали себе во всем. Мать ходила в стареньких платьях, не могла никуда поехать отдохнуть, отец бегал по урокам после занятий в школе, а я шила, стирала целыми днями и бегала по разным поручениям. И все это из-за тебя, ведь ты был единственным сыном. А когда ты уехал – ни слова, ни звука. А потом пришло письмо. Твои дела были очень плохи. Он сильно побледнел.
