правда. Это всегда было легко, непринужденно. Не совсем отношения на одну ночь, но и не совсем полноценные отношения. Флирт. Интрижки. Это было то, чем я позволяла мужчинам быть для меня. Если бы я могла опошлить их присутствие в своей жизни, мне было бы легче отказаться от того, чтобы мои чувства к ним были чем-то большим, чем тривиальными.
— Почему? Потому что ты им не позволила? Потому что им надоело ждать, пока ты их впустишь? Чтобы отдать им частички себя?
— Потому что я не хотела, чтобы они были большей частью моей жизни, Ренни. Не каждой женщине нужно все время иметь мужчину. Я долгое время прекрасно обходилась без них.
— Конечно, детка, но какого хрена ты вообще согласилась на «просто хорошо» в отношениях, когда могла бы получить больше?
— Больше… чего? Этого? Споров? — Я выстрелила в ответ. — Это так весело и так чертовски приятно! — сухо добавила я.
— По крайней мере, это чертовски реально, — возразил Ренни. — Это не тщательно подобранные слова, которые соответствуют тщательно построенной головоломке, в которую ты хочешь превратить свою жизнь.
— Это уродливо, — сказала я, качая головой. — Ты видишь, что сделал это, верно? — спросила я, подавляя рыдания, которые пытались вырваться у меня. — Ты взял то, что было хорошим, это было хорошим, по-доброму и взаимно, и ты сделал это чем-то совершенно другим.
— Я не хотел от тебя только хорошего, Мина. Я не хотел тебя из-за твоих совершенств. Я хотел тебя, потому что я просто чертовски хотел тебя, твои недостатки и все остальное. Но ты не отдала бы это мне. Ты бы не доверила мне то, что важно для тебя.
— Ты не понимаешь…
— Я не понимаю? — рявкнул он, оттолкнувшись от забора и возвышаясь надо мной. — Я рассказал тебе всю грязную историю моего воспитания. Ты знаешь дерьмо, которое я никогда раньше не рассказывал ни одной гребаной душе. У тебя есть все мои недостатки, все мои уродства. Я доверил это тебе. И ты не дала бы мне шанса показать тебе, что ты можешь доверять мне свои скелеты.
— Так ты… что? Ты заставил меня это сделать? Ты откопал моих родителей и притащил их сюда, и ты размахивал ими передо мной, и ты заставил меня пойти туда совершенно неподготовленной. Я не видела их восемь лет, Ренни! Тебе не кажется, что у меня, возможно, были свои причины? Тебе не кажется, что я, не знаю, может быть, хотела бы почистить свои чертовы зубы и поправить свои гребаные волосы, прежде чем снова их увижу, а не идти туда в леггинсах, которые надел бы какой-нибудь подросток, за что моя мать молча осуждала меня с той секунды, как я вошла в ту дверь?
— Мина, успокойся, — сказал он тихим и успокаивающим голосом, и именно в этот момент я поняла, что все кандидаты вышли на улицу из-за очень громкой сцены, которую я внезапно устроила.
— Не говори мне успокаиваться. Не говори мне, что я слишком остро реагирую. Как бы тебе понравилось, если бы я нашла твоих родителей и притащила их сюда? И возможно выудила копию «Воспитания Ренни» и узнала все, что ты никогда не хотел, чтобы кто-то знал, а затем использовала эти факты, чтобы вывести тебя из себя? Как бы тебе это понравилось? Ты точно знаешь, что бы ты сделал, точно знаешь, что бы сделала я…
— Не надо, — оборвал он меня, качая головой. И, если бы моя ярость не ослепляла меня, может быть, я бы увидела боль в его глазах. — Не делай этого, Мина.
— Я этого не делаю, — сказала я, сильно моргая, потому что почувствовала, как слезы защипали мне глаза, совершенно униженная тем, что они вообще существовали. — Я этого не делаю. Ты сделал это. Ты заставил меня сделать это.
— Мы можем…
— Мы можем, что? Мы можем с этим разобраться? Нет, на самом деле, мы не можем. Ты хотел, чтобы я доверяла тебе, а потом пошел дальше и сделал то единственное, что мог сделать, чтобы я никогда не смогла этого сделать. Ты вообще об этом думал? Или это было одно из твоих «Я в том состоянии, и поэтому мне сойдет с рук все, что я захочу»? Потому что я здесь не одна из твоих братьев. Мне не нужно ухмыляться и терпеть это. Мне не нужно с этим мириться. И я этого не сделаю.
— Не будь трусихой, Мина, — сказал он, сокрушенно качая головой. Он знал, что я была права. Он знал, что был абсолютно неправ в том, что сделал. Он даже сожалел об этом.
Но в жизни были времена, когда сожаления, хотя это единственное, что человек мог сказать, все еще было недостаточно.
Это был один из таких случаев.
— Я не трусиха, Ренни, — сказала я, чувствуя, как одна из слез, горячая и неудержимая, скатывается по моей щеке. — Я спасаю себя.
— От кого? От меня?
— От кого-то, кто охотно сделал бы то, что, как он знает, причинит мне боль. Если бы ты был просто обычным парнем, Ренни, может быть, я бы посмотрела на это, списала бы это на то, что ты идиот. Но ты не идиот. И поскольку ты тот, кто ты есть, ты точно знал, что делаешь и как сильно можешь причинить мне боль. И ты все равно пошел вперед и сделал это. Ты нарочно причинил мне боль. Чтобы доказать свою точку зрения. Так что, да, Ренни, да. Я спасаю себя от тебя.
При этих словах его лицо вытянулось, и он на долгую секунду отвел взгляд, прежде чем оглянуться, его лицо приняло это. — Тогда я действительно облажался, Мина.
Я не хотела спрашивать. Большая часть меня знала, что в тот момент мне нужно было прежде всего цепляться за самосохранение.
Но слова пришли откуда-то из глубины, из того места, которое я не хотела анализировать, потому что точно знала, что там найду.
— Почему это?
Он придвинулся на шаг ближе, заставляя меня поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Его рука медленно поднялась, заправляя мои волосы за ухо и нежно проводя по следу, оставленному слезой на моей щеке.
— Потому что я чертовски люблю тебя, Мина.
С этими словами его рука опустилась, и он направился к воротам, которые ребята уже открыли, вероятно, ожидая, что один из нас, по крайней мере, в конце концов будет штурмовать этот путь.
Я наблюдала за ним.
Мне было неприятно это признавать, но я смотрела ему в спину, пока он шел к
