- Чтобы мы пообщались. Не уверен, что я играю, страхуется.
- Я от всего избавилась.
- Правильно.
- Как ты мог? Почему ты вмешал во все меня?
- Это была единственная возможность обезопасить тебя, доченька. Твой щит.
- Деньги?! Серьезно?!
- Это не только деньги, Алиса, но и гарант твоей безопасности. Меня хотели убить, твою маму убрали бы тоже. Тогда все, что у меня было, Кистаев отнял бы — никто не смог бы защитить. И не стал. В таких делах друзей нет, Алиса. Единственная возможность сохранить твою жизнь — сделать тебя нужной. Они бы защищали тебя, чтобы не терять доступ к счетам, а потом тебе бы помогли бежать из страны. Я все продумал.
- Я вижу.
- Он ничего не знает.
- Он думает, что все на Ольге.
- Да.
- Где она?
- Не на этом континенте. Я ее спрятал и уверен, что ее никто не найдет.
- А о нас с мамой ты думал?
- Я и вас также хорошо спрятал, только вот просчитался с квартирой тестя. Нельзя на новом месте за прошлое цепляться, но...
- Но?
- Это меньшее, что я мог сделать для твоей мамы. Света очень любила ту квартиру...
- Почему ты не говоришь, где Оля? - морщусь, как при зубной боли: неприятно это.
Дело тут даже не в подруге, которая меня предала, а в маме. Не хочу смотреть, как папа говорит о ней все также с нежностью и безграничным уважением. До сих пор. Это ведь происходит до сих пор... Так странно. От мамы я знаю, что папа ее никогда не любил, и она обо всем знала изначально. Их брак договорной; их отношения больше дружеские с его стороны; и так было абсолютно всегда...
Ну почему?.. Почему не иначе? Почему же ты захотел и для меня такой судьбы?
Но об этом я спрашивать не стану. О другом задаю вопрос...
- Ты мне не доверяешь?
- Тебе лучше не знать. Поверь, я защищаю тебя.
- Защищаешь… - горько усмехаюсь и киваю пару раз, а папа вдруг кладет сухую ладонь на мою и шепчет.
- Ты так выросла, малышка…Как его зовут?
Я сразу понимаю о ком речь. Так странно: ситуация по меньшей мере патовая, а я глупо улыбаюсь вдруг, смотрю на него и шепчу.
- Давид.
- Мой внук... покажешь мне его фотографию?
Нет. Не произношу, но он снова это читает в моем еле слышном дыхании, кивает.
- Красивое имя.
- Оно означает «любимый». Я хотела, чтобы он всегда был любимым…
Папа понимает и это: к чему я ссылаюсь — кивает. Горько, так же, как я, если не сильнее…
- Он придет за тобой, Алиса. Вот увидишь.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что я всегда видел в нем наши схожие черты, а по факту другой он. Не такой, как я. Лучше. И любит. Я еще тогда заметил — сам не хотел, а влюбился.
- Да ну?!
- Он тебя защищал. Всегда. Под конец вашего брака становился на твою сторону еще яростней. Вообще не терпел, чтобы тебя как-то касался... я. Забавно. Я твой отец, но он знал, что я — плохой отец, врежý и его заставляю, поэтому выходил из себя, если я начинал говорить о тебе.
- Ты не отрицаешь, что заставлял его?
- А какой смысл? Ты все уже знаешь. Да, заставлял. Много раз. Олег не хотел до последнего вредить тебе. Он боялся, что тебе будет больно, а под конец это пугало его еще больше.
- Ты пытаешься меня…
- Нет. Не пытаюсь, - вздыхает тяжело, - Поздно мне пытаться, Алиса. В своей жизни я совершал много ошибок, и за все рано или поздно приходится платить. Я мучаюсь уже пару лет, а этого все равно мало, чтобы заслужить право просить прощения, но мне жаль. Я хотел для тебя лучшего — на Олега я мог положиться. Он не знает, но я его еще со школы помню: хороший парень, честный. Он бы тебя защитил, поэтому я и заставил его жениться.
Я опускаю взгляд в пол, а сама забираю руку обратно. Как бы мне не было его жалко — не имеет это никакого значения. Я все еще не готова его простить и отпустить наболевшее… Поверить? Тем более...
- Тебе не надо было возвращаться.
Киваю. Еще как! Хотя что-то мне подсказывает, неизбежно это было — мое нахождение в этой темной комнате, где лучом надежды выступает совсем мягкое:
- Но ты не бойся, лисенок. Он за тобой приедет.
- Ты не можешь этого знать…
- Но я знаю. Олег за тобой приедет. А теперь все… мы снова чужие друг другу люди. Помни об этом.
- Вряд ли я когда-нибудь смогу это забыть…
Так это и происходит. Первый мой разговор с отцом, который по сути своей мало что привнес. Пустое сотрясение воздуха, правда… легче мне немного все же стало, а уверенность чуть повысилась: Олег меня не бросит.
Больше говорить было нельзя, да и смысла не было. Медсестра извиняется одним взглядом, кладет пустой шприц на поднос и с тяжелым сожалением смотрит на папу, после уходит. Пару мгновений я провожаю ее в спину, но потом отворачиваюсь, устраиваюсь в кресле поглубже. Перевожу взгляд в окно — жду. Я так его жду, как никогда раньше, и молюсь, чтобы все мои внутренние вибрации, слова папы совпали с реальностью. На этот раз не суровой, а сказочной…
***
БДЫЩ!
Резко вскакиваю, сбрасывая с себя весь морок. Уснула. Позорно и глупо, но как есть. Озираюсь, сначала даже не догоняю, где именно нахожусь, и, если честно, лучше бы не понимала дальше — снова липкий ужас покрывает кожу, как густой кисель-туман.
А Кистаев вальяжно заходит в комнату.
Он включает свет, который режет глаза, и я часто моргаю. Папа хмурится. Он тоже заснул? Наверно. Только глаза открыть ему сложнее, а в себя прийти подавно. Этому — плевать. Как царь, он идет медленно, стуча каблуками грязных туфель, и как же это внезапно бесит. Разве он имеет право?! Ходить в грязной, уличной обуви по моему дому?! Рядом с больным человеком, которому, спорю на что угодно, вряд ли можно взаимодействовать с микробами. Кому какое дело?! Ах да, точно. Никому.
- Ну что? Пообщались в тесном семейном кругу?
Я поджимаю губы и перевожу все внимание в сторону окна, а потом цежу.
- Мы давно не семья.
- Ох, Алиса Степановна, ну право ли? Приехали сразу, как узнали, а значит...
- На мне ипотека, а он по-крупному должен. Ничего больше.
- Ах, ну да…Ваша сомнительная свадьба.
Режет. Я не хочу, чтобы этот ублюдок даже мимолетно коснулся меня и моих воспоминаний, но и об этом молчу. Папа учил когда-то в школе, когда меня обижали — не давай никогда козырей на руки. Если не уверена в своей хладнокровности — молчи.
Как забавно уроки прошлого выныривают в нужный момент, а? Это даже поражает…
- Вы его так и не простили? Понимаю. Олег парень видный, а вы были совсем молоденькой. Влюбились?
- Как это касается дела?
- Никак, просто любопытно, - насмехается мерзко, - Надеюсь, что вы не рассчитываете на его помощь?
Снова молчу. Он же подходит со спины, нагибается и шепчет мне на ухо, опаляя кожу мерзким, приторным дыханием с ароматом конфеток "Дюшес".
- Олег за вами не придет, Алиса Степановна. Видели бы вы его лицо шесть лет назад, когда я давал ему компромат — он был счастлив. Знаете, мужчин нельзя заставить любить даже таким прекрасным лицом, как ваше.
Он касается меня, и от этого резко начинает тошнить. Я жмурюсь, выдерживаю кончики пальцев на своей щеке, подбородке и шее, а когда рука идет ниже к груди, резко распахиваю глаза и смотрю на папу. Слегка мотаю головой, мол, все нормально, я выдержу. Он отвечает все также холодно, но какая буря творится в его душе — это может увидеть только человек, который когда-то видел похожую. Я видела всего однажды, когда приехала с ночевки от бабушки вместе с Лешей и его засосом. Такая буря бушевала в глазах Олега…
- Извините!
Молниеносно оборачиваюсь на грубый голос, как и Кистаев. Он замер всего в миллиметре от верхушки груди, и как же я за это благодарна... Молюсь только, чтобы его отвлекли навсегда, ну или как минимум надолго...
- Что?!
- Там… Елагин приехал. Хочет говорить с вами.
Клянусь, в этот момент я вижу, как Кистаеву сдавливает легкие. Он боится?! Это похоже на страх, если честно, но я не уверена. У него сжимаются желваки, дергается кадык — а я молчу. Нет. Он действительно боится! Только вот почему?..
