Я тоже меняюсь. Время идет вперед нещадно, мне уже сорок. Затем пятьдесят. Иногда я смотрю на себя в зеркало и не узнаю совсем. Неужели эта статная женщина — я? Вон и проседь пошла. Моргнула — вся голова белая. Мамочка моя давно умерла…Внуки родились. Они похожи на меня чем-то, но я все равно вижу в них Олега.
Я всегда и во всех продолжаю видеть Олега. Боль моя со временем тупее не стала. Я жру себя ложками каждый день, терзаюсь долгими ночами: а что «было бы, если бы», пусть он мне это и запрещал делать. Но как же иначе? Как я могу перестать? У нас ведь так и не было шанса. Настоящего. Ни разу. Такова судьба? А спросить мне и некого, разве что холодный, могильный камень с его именем.
Олег, как же так вышло? Что было бы, если бы ты не умер? Почему ты умер?..
Пи-пи-пи…
Вдруг меня как будто подкидывает. Я хмурюсь и оборачиваюсь: тульское кладбище спокойно, как когда-то давно, когда я была здесь на могиле папиных родителей, и одновременно это не так. Что-то странное… как будто вязкое… Оно поглощает меня.
Снова чувствую внутренний толчок. Стоп. Он совсем даже не внутренний. Меня действительно трясут. Пищание переходит на невыносимый ультразвук, хочется закрыть уши, но я вдруг понимаю, что погрязла в чем-то темном по шею, как в зыбучем песке. Оно тянет меня вниз, не дает вдохнуть, не дает пошевелиться. Черт… что за хрень со мной происходит?!
Слышу свое имя. Оно тихое, звучит откуда-то издалека, я ничего не понимаю. Оборачиваюсь — вокруг только абсолютное «белое». Мне здесь не уютно, дискомфортно. Оказалось, что это абсолютное, как со страниц моих сказок — не сказка вовсе, а наказание. Я так неимоверно сильно скучаю по другим оттенкам, даже по тьме. Мне и в себе темного не достает… Так странно. Я только сейчас понимаю: сказки — это не то, к чему надо стремиться. К жизни надо. К радуге…
- Алиса…
Это сон? Это… нет, я ничего не понимаю. Может быть это смерть? Я умерла? Но в следующий миг я слышу свое имя громко, отчетливо.
- АЛИСА!
И открываю резко глаза.
Комната вокруг все та же темная и «забытая», пахнет лекарствами, пищит аппарат. Олег сидит рядом на коленях, трясет меня с бешеными глазами, а я, как по башке ударенная. Ничего не понимаю…
- С тобой все нормально?!
- Она пришла в себя?! - папа. Это папа! Его голос сейчас гораздо сильнее, хотя по-прежнему отдает слабостью.
А у Олега течет кровь.
При виде этого развода, моя нижняя губа начинает трястись, слезы буквально прорезают себе путь наружу, колят нос, отдаются в голову, но Олег мотает головой.
- Не сейчас.
Как это не сейчас?! У тебя рана! От пули! Но я не могу произнести этого в слух, тянусь к ней, а потом вдруг вспомню: выстрелов было два. Жадно, бешено осматриваю его всего — цел? Или мне так хочется? Господи…
- Алиса, малыш, - зовет меня снова, бережно берет лицо в ладони и в глаза смотрит, - Все нормально. Ты в безопасности, хорошо?
Киваю. Потому что сейчас, да… здесь и сейчас я ему абсолютно верю. Как иначе? Он закрыл меня от пули… он спас меня. Олег мог умереть, но оттолкнул меня и закрыл собой. Я пробую эту мысль на вкус, кручу, как Кубик Рубика, только с одним важным нюансом: у моего все грани имеют один цвет, и как не поверни эту мысль — смысл не меняется. Олег меня поставил важнее себя.
- Ответь мне, девочка, - снова говорит, - Тебя не задело? Все хорошо? Ты в порядке?
- А ты? - еле слышно спрашиваю — усмехается.
- Я переживу. Вставай.
Поднимает меня аккуратно, но быстро, правда, когда я хочу обернуться, не разрешает.
- Нет, не смотри.
А папа говорит.
- Забери у него свои документы, Олег.
Кивает, но отходить не спешит — смотрит на меня, словно ждет разрешения. Папе это не нравится.
- Олег, не медли! Кистаев мертв, но если кто-то слышал выстрелы, вызовут полицию. Соседи знают, что он сюда ездит, и он все еще мэр.
- Об этом можете не переживать.
- Все равно. Вам нужно уходить!
Олег снова кивает папе и хочет повернуть меня на выход, но я мотаю головой и цепляюсь за железное основание кровати.
- Нет, а как же он?
- Алиса, уходи.
- Но как же, пап? Я...
- Алиса, - строго повторяет папа, - У-хо-ди.
Я вдруг понимаю, что это последний раз, когда я его вижу, и это меня душит. Слезы текут таки сами по себе — безвольный процесс, болезненный. Да, я его ненавижу, но одновременно так люблю…Он вырастил меня, учил, любил — а он любил. Я знаю это совершенно точно: он меня любил.
- Папуля…
Подбегаю к его кровати и крепко обнимаю, уткнувшись в плечо.
- Папочка…
- Алиса, ты должна бежать. Вас здесь не было.
- А ты? Что с тобой будет?
- Я уже труп, девочка моя. Помнишь? «Не жалей мертвых, Гарри. Жалей живых. Особенно тех, кто живет без любви…»*
Не могу сдержать короткого смешка. Мы с папой обожали Гарри Поттера. Когда я плохо читала — он читал мне его, а потом уже я начала читать ему вечерами. Папа всегда выделял на это пару часов, даже если был очень занят. А фильмы? Господи, мы их просто обожали. Помню, на одиннадцать лет папа принес домой сову, которая держала письмо в клюве. Конечно не в Хогвартс, а на мой праздник (который тоже был в стиле Гарри Поттера с надувным замком-все-таки-Хогвартсом). Я тогда так счастлива была…Сова еще белая-белая, мягкая, красивая…
- Папуль…
- Алиса, прости меня, доченька…
Слышу слезы в его голосе, а когда отрываюсь от его измученного, худого тела, вижу их уже в живую. Наверно, надо было бы ненавидеть его до конца своих дней, да? А я не могу так. Отпустить его с чистым сердцем, наверно, единственное, чем я смогу отплатить за все года, когда он был хорошим отцом.
- Я прощаю тебя, папуль. Все хорошо.
Он кивает пару раз, снова берет мою ладонь и крепко ее целует. Сжимает мое сердце. Этот момент, наверно, один из самых ярких во всей моей жизни — настоящее прощание с детством. С папой…
Олег медленно, тихо подходит сзади. Он не хочет нам мешать, я это чувствую, дает мне время, хотя, спорю на что угодно, ему сейчас дико больно. В его теле по-прежнему пуля, однако я снова не могу просто уйти. Пока не могу.
- Олег, можно твой телефон? - тихо прошу, оборачиваюсь, но вижу — сам не достанет.
Спрашиваю глазами:
- Можно?
- Да.
Достаю аккуратно, а потом нажимаю на кнопку сбоку и улыбаюсь. С экрана на меня смотрит наш с Олегом малыш: улыбается, конечно же, чумазый весь, но такой красивый…
- Пап, это Давид.
Я показываю ему фотографию внука, потому что знаю: если он умрет и никогда его не увидит, я себя не прощу. Мне это надо. Я считаю, что так будет правильно. Для меня.
Папа смотрит на него с нежностью, с какой смотрел на меня всегда, и я рада, что сделала это. Правда рада.
- Он на тебя похож, - тихо смеюсь и мотаю головой.
- На Олега.
- На тебя.
Олег тоже тверд в своих словах, и когда я смотрю на него, тверд и во взгляде, а папа шепчет.
- Спасибо, что сберег ее, Олежа. Береги и дальше. Я доверяю тебе.
Звучит, как благословение, но сейчас об этом думать некогда. Папа мотает головой и указывает на дверь:
- А теперь идите и помните: вас здесь этой ночью не было. И, Алис… я люблю тебя. Всегда буду любить.
- Я тебя тоже.
***
В салоне машины висит тишина. Олег не пустил меня за руль, как я не пыталась — ни в какую. Он даже не кривится от боли, подозреваю, что снова из-за меня. Не хочет волновать еще больше: еще бы! Взяла и шлепнулась в обморок от стресса, а еще видела такое…Как вспомню, так вздрогну… Нет. Серьезно. Стоит мне вспомнить тот гроб, мертвецки бледного Олега или его могильную плиту — тело покрывается испариной и дышать тяжелее становится…
Он это замечает сразу.
- Алис? Все нормально?
- Где Давид?
- У Андрея, - поджимает губы, бросает на меня взгляд, а потом тихо поясняет, - Я хотел оставить его в деревне, но подумал, что это не вариант. Если что-то случилось бы…
