Ежусь, он и это подмечает, поэтому побыстрее заканчивает предложения.
- Андрей его защитит при любом раскладе.
Опускаю глаза на свои руки и пару раз киваю. Что говорить? Мне очень хочется поблагодарить, но я не знаю, как. Словами, Алиса! Знаю — словами надо. Хотя бы так, а сказать их не могу — не лезут. И я спрашиваю…
- Что произошло? Я ничего не понимаю…
Олег пару раз кивает. Он этого от меня и ждал? Разочарован? Надеюсь нет… потому что я правда ему благодарна за возможность вырастить своего ребенка: все ведь кончено. Кистаева больше нет.
- Когда я приехал в деревню и понял, что тебя забрали, сразу поехал в Тулу, но перед этим позвонил Алану. Он запретил мне ехать одному…
- Он тоже там был?
- Догнал, - усмехнулся Олег, дернув плечами, от чего сразу поморщился — все- таки больно.
- Ты не послушал?
- Ты была у него, какой слушать, Алиса?! Естественно нет. Я поехал в Тулу сразу же, но сын… Его я не мог подвергнуть даже мнимой опасности, поэтому пришлось сделать остановку у Андрея. Тот тоже запретил ехать одному, но мне плевать было.
- Глупо это…
Игнорирует.
- Алан поймал меня на подъезде вместе с братом. Они занялись людьми Кистаева, я им. А дальше ты все видела.
- Ты переписал на него свое дело…
- Я переписал бы на него свою жизнь, если бы от этого зависела твоя.
Замолкаем. Я не знаю, что на это ответить… Конечно, приятно дико. Правда. Не каждый день ради тебя отдают ТАКУЮ компанию и рискуют жизнью, но… Я-то знаю, что Олег к такому привык. Это его вторая натура — жертвенность. Он всегда ставит себя в авангард, защищает… интересно, а его хоть когда-нибудь за это благодарили? И я… черт, почему молчу?!
- Олег, я…
- Не надо, - вдруг перебивает меня, бросает взгляд и улыбается, - Не благодари только, лишнее это.
- Откуда ты знаешь, что я хочу поблагодарить?
- Я тебя слишком хорошо знаю. Не надо, Алис. Сегодня впервые в жизни я рискнул собой с полным осознанием дела, и это было прекрасно.
- Ты чуть не умер, что в этом прекрасного?
- Я бы не умер.
- У тебя дыра в плече, он мог с тем же успехом попасть в голову… и в сердце.
Олег мягко улыбается, притормаживая на светофоре у въезда в город, смотрит на меня и тихо говорит.
- На мне бронник, Алис. Алан заставил одеть.
- Не думала, что скажу это, но спасибо, что кто-то из вас мыслил здраво.
- Я ему передам, да и знаешь? Сердце мое все равно защищено. Оно ведь не у меня.
Господи, так нелепо и косо выходит, что я невольно жмурюсь, он смеется мягко.
- Мда... Поэтичность не моя сильная сторона. Прости.
- Про голову скажешь, что она бы не пострадала, потому что не особо используется?
Теперь смеемся вместе. Я вдруг понимаю, как давно мы вместе не смеялись, и меня бросает в мурашки, поэтому я решаю перевести разговор, роняю взгляд на плечо и хмурюсь.
- Тебе нужно в больницу, Олег. Рана…
- Не вариант.
- Почему?
- Если будут вопросы — лишнее внимание. Пока нас не было, Андрей и Алена развернули почти войну против Кистаева, а если кто-то узнает, что я был там сегодня вечером…
- И убил его?
- Алис, это не я его убил.
Не он? Но кто?
- Твой отец.
Усмехаюсь, правда нервно. Что за бред?! Отец не мог и глаз открыть — тратил на это все свои силы, а тут целый пистолет?!
- Наверно адреналин. Он тебя очень сильно любил, несмотря ни на что.
- Любил? - еле слышно шепчу, он снова смотрит на меня и вдруг веселье все растворяется.
- Алис, мне жаль, но… твой папа не переживет эту ночь.
Я замираю, и Олег это сразу считывает, уходит на обочину и бережно забирает мою руку. «Обнимает» ее. Подносит к губам. Оставляет поцелуй. Черт, для меня все это так медленно, как будто покадрово, и столько в этих жестах сожаления…
- Малыш, мне очень жаль… но кто-то должен был взять всю вину на себя. Твой отец сам это сказал: чтобы нас защитить, чтобы никто и никого больше не искал, он… выстрелит еще раз. Когда будут делать экспертизу, установят, что они оба умерли от одного пистолета.
Так и выходит. На следующее утро Тула взрывается новостью о том, что мэра убили вместе с бывшим мэром в доме последнего этой ночью.
***
Карусель — это вращающееся устройство для катанья по кругу с сиденьями в форме кресел, лошадей, лодок и прочего. У моей карусели не было ни лодок, ни лошадей или прочего, только бесконечный калейдоскоп болезненных решений. Какой выбрать гроб? Какие цветы? Фотографию? За последнюю неделю я пересмотрела кучу разных фотоснимков со всем этим «сказочным» набором — и это было просто ужасно. Мама прилетела вместе с дядей Женей, они взяли очень многое на себя, но этого все равно было недостаточно. Я находилась будто в ступоре. Вокруг бежала жизнь, как бурный ручей, сменялись дни и ночи, а мне казалось, что я стою на месте. Просто наблюдаю со стороны, и только Давид меня как-то мог расшевелить.
Сын прекрасно понимал, что случилось что-то плохое. Он уже тогда ночью все понял. Конечно не спал, ждал нас, и Олегу пришлось прятать свою рану, чтобы его не напугать. С ней они, кстати, разбирались вместе с Андреем. Как люди военные, желавшие посвятить этому жизнь, они знали, что нужно делать, и делали это за закрытой дверью его кабинета. В кустарных условиях, так сказать, а потом Олег уехал в Москву на пару дней — все-таки показаться врачу было необходимо. Я осталась с Кристиной и ее семьей, но потом все равно уехала к Леше. Все-таки, как бы Андрей не старался, мне было сложно с ним общаться после того, что было в прошлом. Он улыбался, а я помнила, как когда-то эта улыбка означала оскал.
Но вот настал день похорон.
Я стою перед зеркалом, поправляю свое черное платье, хмурюсь. Давид за мной наблюдает. На нем очень милый костюм, и, клянусь, если бы не эта ситуация — я бы его непременно нафоткала в разных позах. Красавчик ведь! Вы только посмотрите…
- Ты такой милый, - улыбаюсь мягко и подхожу.
Сын грустит. Я понимаю: слишком погрузилась в проблемы, совсем на него не обращала внимания, и мысленно пообещала себе, что непременно это исправлю. Чуть позже. Он поймет. Я знаю.
Подхожу и присаживаюсь перед ним на корточки:
- Надо только галстук твой завязать.
- Я не знаю, как.
- Можно я помогу?
Давид пару раз кивает. Я снова ему улыбаюсь, берусь за края тоненькой «веревочки» и заплетаю нехитрый узел, а он молчит. Молчит ровно до того момента, как не будет «готово», потом оценивает еще пару секунд и наконец улыбается, как только он умеет — живо и широко.
- Ого! Ты где научилась так делать?!
- Папа всегда носил галстуки, и мама ему их завязывала. Потом и меня научила…
Выходит как-то слишком горько, так что даже малыш чувствует и снова сникает: дура. Господи, Алиса! Какая же ты дура!
- Эй… - мягко тереблю его за коленку, - Малыш, прости меня, ладно? Я слишком погрузилась во все это, но, обещаю, когда мы вернемся домой, я устрою тебе лучший в мире отпуск!
- А как же работа?
- Ты же слышал этого придурка? Он все сделает, чтобы меня уволили.
- Не сможет, - фыркает сын, - Ты — лучшая. Кто от тебя откажется?
Я улыбаюсь. Нет, это ведь действительно так мило, что впору лишь улыбаться и умиляться: спасибо.
- Тогда мне точно дадут еще пару недель. Погуляем по Питеру, сходим в театр… Эм… хочешь? Можем слетать с бабушкой на море. А хочешь? Съездим в Карелию.
- Мне все равно, лишь бы с тобой.
- Тогда решим, - мягко целую его в щечку, а когда хочу отстраниться, он вцепляется мне в шею и крепко обнимает.
В носу тут же свербит. Мне так стыдно становится, что я не замечала своего ребенка…но ему не это нужно. Давид вдруг шепчет…
- Мам, мне очень жаль, что твой папа умер…
Господи. Нет, теперь я точно не смогу сдержаться и начну плакать, прижимая сына к груди. Чувствую, что вот-вот прорвет, словно плотину, которую я пытаюсь укрепить руками, а без толку это. Бессмысленно. Все знают, что так ты напор не сдержишь, да и рано или поздно он все равно вырвется.
