я не могу помочь Обри, и с тех пор, как Адам поймал меня на подглядывании — снова — два дня назад, она не разрешает мне ходить на перерывы без нее. Этим утром она в подвале, поэтому отправила меня сюда поработать в спа-салоне.
До сих пор я видела, как все братья, кроме Феликса, ходили там. Райф, однако, проводит большую часть времени в главном особняке. Когда я спросила Обри об этом вчера, она сказала, что все деловые встречи и звонки по скайпу проходят там, поэтому он проводит больше времени в том доме, чем в этом.
Секретарша хмуро смотрит на меня, пока одевается. Может быть, мне должно быть не все равно, но меня не волнуют ее чувства. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы я могла наконец осмотреть помещение. Как только она уходит, я оказываюсь у стойки регистрации. Стол Обри. Бросив быстрый взгляд направо и налево, я выдвигаю каждый ящик один за другим, мои пальцы дрожат на ручках. Поиск информации действует на нервы гораздо сильнее, когда речь идет о личном пространстве Обри или Адама.
Разочарование нарастает под кожей, поскольку все, что я нахожу, — это бесполезные принадлежности. Когда я открываю последний ящик, мои глаза сужаются. Там дневник. Выдвигая ящик еще дальше, я держу книгу засунутой внутрь, когда открываю ее. Мои плечи опускаются вперед, и тихое ворчание вырывается из груди, когда я вижу, какие заметки заполняют страницы. Воски, процедуры по уходу за лицом, другие назначения. Это просто чертов журнал регистрации. Листая страницы все быстрее и быстрее, мое сердцебиение учащается с каждой проходящей секундой.
Я почти пропускаю, когда мелькает знакомое имя. Мой желудок подскакивает к грудной клетке, а пальцы замирают.
Франческа. Отшелушивающий скраб для всего тела с воском и сахаром.
Я хватаю книгу, вытаскиваю ее из ящика и ищу любые другие подробности. Там нет фамилий. Дат тоже нет. Судя по количеству страниц, которые я просмотрела, прежде чем нашла эту, это было по меньшей мере два месяца назад, может быть, три.
Я провожу ногтем по буквам ее имени.
Это была ты, Фрэнки? Мои глаза закрываются, когда я прижимаю книгу к груди. Боже, где ты?
— Забыла свой шарф.
— Дерьмо.
Все мое тело дергается от голоса, и журнал выскальзывает из пальцев, прежде чем упасть на пол.
Когда я поднимаю глаза, секретарша, с которой я встречалась ранее, стоит прямо передо мной. Она переводит взгляд с меня на книгу на полу, и ее брови хмурятся.
— Что ты делаешь?
Прочищая горло, я наклоняюсь, чтобы поднять его.
— А что ты думаешь?
Я перелистываю на самую последнюю страницу, где написано ее имя Анабель, и беру ручку с рабочего стола. Отмечая ее имя, я сохраняю свой небрежный тон.
— Заполняю журнал, конечно.
Она скрещивает руки на груди и оглядывает меня с ног до головы, но я делаю вид, что не замечаю, убирая дневник обратно в ящик. Я не расслабляюсь, пока ее шаги не затихают в направлении кабинетов восковой эпиляции.
Когда она возвращается секундой позже, она останавливается и смотрит на меня, завязывая синий шарф вокруг шеи.
Я опираюсь бедром на стол и выгибаю бровь.
— Тебе еще что-нибудь нужно?
— Ты идешь на ланч? — она кладет руки на талию и смотрит на часы позади меня. — Уже пять минут пятого.
— О, эм… — я вытираю ладони о платье и отталкиваюсь от стола. — Я скоро буду. Наверное, сначала мне следует позвать Обри.
Она пожимает плечами.
— Хорошо.
Меня охватывает облегчение. Мы выходим вместе, затем расходимся в противоположных направлениях, когда я направляюсь по коридору к подвалу. Прислонившись к стене рядом с дверью, я жду, когда выйдет Обри, и вспоминаю свою сестру.
Сахарный скраб-эксфолиант. Звучит не так уж плохо, правда?
По прошествии нескольких минут, так и не увидев ни души, я опускаюсь на задницу и сажусь на землю.
Проходит еще немного времени, и другая секретарша-блондинка, щелкая каблуками, направляется ко мне по коридору.
Она хмурится и странно смотрит на меня, останавливаясь у моих ног.
— Ты в порядке?
Я киваю. Когда она не двигается, я добавляю:
— Жду Обри.
— О, тебе придется подождать некоторое время. Ее послали с поручением.
Я издаю стон.
— Спасибо.
Я собираюсь подняться, когда открывается дверь. Надо мной нависает тень, и я поднимаю взгляд вверх.
Стайка крошечных птичек порхает в животе, когда я смотрю в жесткие глаза Адама, небритую челюсть и бьющуюся на шее вену. Он застегивал манжеты рубашки, но остановился на полпути.
Задрав подбородок, чтобы видеть его, я упираюсь ладонями в пол, чтобы приподняться, но выражение его лица отвлекает меня. Я моргаю, когда его темные глаза затуманиваются. Это странно, как будто он смотрит сквозь меня. Сидя здесь, когда его крупная фигура заслоняет меня, я как никогда чувствую себя мышкой, как он всегда называет меня.
Я задерживаю дыхание, когда он смотрит на меня, его брови сведены вместе, а все его тело напряжено, как будто он переполнен сдержанностью. Через мгновение он щурится, проводит рукой по лицу и проходит мимо меня.
Воздух со свистом вырывается из легких, пока я смотрю, как он уходит.
Снова.
— Поврежденные люди опасны.
Они знают, что могут выжить.
— Джозефин Харт, Ущерб
Я открываю кран в ванной и плещу холодной водой на лицо. Выключив его, хватаюсь за край мраморной стойки и смотрю мимо своего изможденного отражения.
Все, что я вижу, — это она. Сидит на полу, и ее небесно-голубые глаза, моргая, смотрят на меня. Она выглядела точь-в-точь как она. Такая крохотная, с согнутыми коленями и длинными черными волосами, прикрывающими маленькое тело.
Я качаю головой и тру глаза. Чертова Эмми. Даже в ее отсутствие она забирается мне под кожу и зажигает спичку. Она украла мой сон, поглотила мысли своими образами, лишила спокойствия, которое должны были принести мои убийства, и теперь из-за нее я вижу то, чего никогда больше не хотел видеть.
Но, черт возьми, клянусь, я видел, как София промелькнула в этих глазах.
(Четырнадцать лет)
— Давай вернемся к более недавним временам, — говорит Катерина. — Расскажи мне о переулке на 5-й улице. В частности, я хотела бы услышать больше о сексуальных домогательствах. Я думаю, что это тяжело — жертвовать частью себя ради безопасности.
Тощий подросток вздергивает подбородок и кривит губы, как будто
