этом? ― На его лице появляется выражение, которое я не могу разобрать. Когда он ничего не отвечает, я зажимаю ладони между бедер и вздыхаю. ― Потому что я, возможно, сделала кое-что плохое тем, кто мне дорог. ― Мой взгляд падает на каменистый берег, где растут ледниковые лилии. Чувство вины переполняет меня, а желудок сжимается. ― Я солгала им. И если они когда-нибудь узнают об этом, не знаю, простят ли они меня.
― Они простят тебя. ― Протянув руку, он возится с прядью моих волос, а затем заправляет ее за ухо. ― У тебя нет ни одной плохой косточки в теле, Руби.
Я смотрю мимо него на ручей. Мои слезы готовы пролиться.
― А как насчет плохого сердца? ― шепчу я.
Я на грани. Слова готовы вырваться из моей груди. Я лгу тебе. Я больна. И через два года я, скорее всего, умру.
Скажи ему, покончи с этим. Но это слишком, потому что мы не вместе. Между нами ничего нет. И не может быть.
Даже если тихий голосок в моем сердце шепчет, что это возможно.
Что у меня может быть выбор.
Он качает головой.
― Никакого плохого сердца.
Я замечаю, что он не ответил на мой вопрос о плохих поступках. Этот человек ― настоящий сейф.
Но, кажется, я его открыла.
― Только не ты, ― говорит он, и, когда он смотрит на меня, в его ярко-синих глазах полыхает желание. ― Ты ― подсолнух.
Мои щеки пылают, его слова согревают меня, как солнечный свет.
― Подсолнух, да?
― Подсолнух. Это то, кто ты есть. ― Повернувшись, он тянет меня к себе на колени, и я усаживаюсь на него, а его большие пальцы запутываются в моих волосах. ― Жизнерадостная. Красивая. Мой милый подсолнух. ― Из него вырывается неровный вздох, словно он сам себе не верит. ― Ты заставила меня жить, Руби, а я не делал этого уже очень давно.
Мое сердце бешено колотится в груди.
― Жить ― это хорошо.
― Да.
― Ты ― мой подсолнух. ― Его горячий взгляд скользит по моему лицу. ― Сегодня и каждый день, когда ты была на ранчо, ты была моим подсолнухом.
― О. ― Мои глаза округляются.
Это слишком. Он слишком идеален.
Слава богу, я уезжаю.
Затем, обхватив меня широкой рукой за талию, Чарли притягивает меня к себе и целует. Мой язык скользит по его языку, и из его горла вырывается рычание, его большие ладони обнимают мое лицо. Он крадет мой воздух, мои чувства, и я упиваюсь им.
Всю свою жизнь я задавалась вопросом, где буду находиться, когда мое сердце сделает последний удар. Если я буду здесь, в объятиях Чарли, этого будет более чем достаточно.
Это будет все, что мне нужно.
Потому что мой милый ковбой владеет моими сердцем и душой.
Со стоном Чарли отстраняется.
― Уроки, ― произносит он сдавленным голосом, и я провожу рукой по его каменной груди. ― Если ты хочешь ездить верхом до конца лета, я научу тебя.
― Научишь?
― Да, ― ворчит он, обхватив мою щеку грубой ладонью. ― Но ты должна двигаться медленно и слушать меня. Его кадык дергается, на лице появляется беспокойство. ― Я серьезно, Руби. Ты можешь пострадать…
― Я буду делать все медленно. Обещаю. ― Его предложение так много значит для меня, потому что я знаю, как ему тяжело. ― Я буду слушать. Я не пострадаю. Ты будешь рядом, чтобы уберечь меня.
Мышцы на его челюсти подрагивают.
― Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, Подсолнух.
От этого прозвища, от глубины, от защитных ноток в его голосе у меня по коже бегут мурашки.
Я провожу пальцами по его бороде.
― Ты отправишь меня в Калифорнию ковбойшей. ― Я говорю это шутливо, но по его лицу проносится грозовая туча. Его хватка на мне усиливается.
― А ты? ― спрашиваю я.
― А что я?
― Ты так и не рассказал мне о своем плохом поступке.
― Я расскажу тебе позже. ― Пронзительные голубые глаза осматривают горизонт, и он кивает на черные тучи в небе. ― Нам пора возвращаться.
Я киваю, но не двигаюсь с места.
Любуясь красотой ручья и гор вдали, я понимаю, что это идеальное место для фотографии. Идеальное место, чтобы заставить подписчиков ранчо «Беглец» захотеть пожить тут.
Мой взгляд останавливается на Чарли, и меня словно пронзает током, когда он одаривает меня одной из своих неохотных кривых ухмылок.
Заставь их полюбить ковбоя.
Я улыбаюсь, прикасаясь кончиками пальцев к своему бешено бьющемуся сердцу.
И я чувствую это, по-настоящему чувствую, что этот мужчина делает со мной.
― Подожди. Мы можем сфотографироваться? ― спрашиваю я, опустив ресницы. ― Для ленты.
Чарли медленно кивает, неожиданно выглядя застенчивым мальчишкой.
― Ты скажи мне, дорогая. Что мы должны сделать?
― Поцелуй меня, ― выдыхаю я, и сердце разрывается в груди. ― Ты будешь ковбоем. А я буду девушкой, уезжающей в закат.
Его глаза пылают.
Затем его мускулистые руки обхватывают меня, прижимая к груди. Я устраиваюсь у него на коленях, освобождая руку, чтобы поднять камеру повыше. Наши глаза встречаются, а затем Чарли целует меня. Между нами полыхает жар, и я прижимаюсь к нему.
Я делаю снимок.
И прямо здесь, на берегу ручья, я влюбляюсь в Чарли Монтгомери.
Чарли
После долгого дня, проведенного за покупкой мешков с кормом и в ожидании, пока в городе починят седло, я возвращаюсь на ранчо. По радио играет старая песня в стиле кантри, пока я веду свой старый грузовик по извилистым проселочным дорогам. Я бросаю взгляд на ковбойскую шляпу из оленьей кожи с голубой лентой, повязанной вокруг тульи, лежащую на пассажирском сиденье. Подарок для Руби. Этой девушке нужна чертова шляпа. Хотя мне нравятся веснушки, которые появляются на ее переносице, когда она немного загорает, я не хочу, чтобы она обгорела.
Я проверяю время и жму на газ. Уже больше, чем мне хотелось бы, ближе к шести часам. Я надеялся закончить кое-какие дела на ранчо, но сейчас все, чего я хочу, ― это заключить Руби в свои объятия.
С тех пор как мы ездили к ручью на прошлой неделе, она стала неотъемлемой частью моей повседневной жизни.
По утрам она вместе со мной пьет кофе на кухне. Мы говорим о планах на
