месяцами и даже не звонил. Она ждала и жарила котлеты, моя мамочка…
Когда мамы не стало, брат женился – он остро нуждался в человеке, который бы трепетно и бессменно его ждал. Я на эту роль не подходила – слишком хорошо его знала, слишком хорошо и он знал меня. Жена, молоденькая, хорошенькая, полупрозрачная девочка, родила ему дочь, которую назвали Стефания и которой сразу же наняли няньку. Нянька, здоровенная деваха, дело свое знала, но была пустоголова – встретила подружек в парке, заболталась и ясным январским днем застудила малышку. Девочку выходили – слава богу, мой брат не лечит младенцев, – но больше я от нее не отходила и никаких нянек брать не позволила. Это было удобно для всех: мать была матерью, когда не служила мужу женой, а на прочие случаи всегда была я. Маленькая Стефа очень привязалась ко мне – человеку, который всегда рядом, – и мать, испытывая ревность, постепенно воспитала в ней презрительное отношение ко мне. Прислуга!
Может быть, все люди, которые любят моего брата, обречены болеть – этакое добровольное жертвоприношение. Теперь пришел черед матери Стефании, а мой брат опять воодушевленно изобретает лекарство от новой напасти. Сейчас ее имя – «вирус сна». У него уже много раз ничего не получилось, но ведь путь науки выстлан костями и мираж успеха стимулирует гиперактивный мозг. Пусть ему уже наконец-то повезет.
Стефа выросла, и ей составили перспективную брачную партию. Я не берусь судить об этом событии. Но мне кажется, брат просто привязал к себе молодого успешного ученого. Появилась Ханна. Меня не позвали к малышке и вспомнили обо мне, лишь когда понадобился сопровождающий для эвакуации на остров. Теперь мы все здесь.
Стефания с Ханной устроены самым чудесным образом, им удалось обрести дружескую, почти родственную поддержку вдали от дома. Их любят, у них все хорошо. Я чувствую себя лишней и ненужной, докучливой и всех раздражающей. В носу все еще стоит сладкий молочный запах Ханны. Щемит сердце и щиплет в носу. Люблю этих девочек, но мне хотелось бы быть полезной.
Видимо, мы с братом люди с противоположными суперспособностями: он влюбляет в себя людей и выпивает из них жизнь, я – отталкиваю и люблю.
5. Камила
Людовик приехал, и он не в духе – поздоровался на ходу и закрылся в кабинете. С ним такое иногда бывает – он может не выходить ни на обед, ни на ужин.
Я укладываю Джуниора на дневной сон – никогда не думала, что такие большие дети спят днем, но люди, у которых мы жили после карантина, очень многому меня научили. Например, мы читаем детские книжки перед сном. Они такие чудесные, такие добрые и красивые! Сегодня мы начали читать про Винни-Пуха. Хочу попросить машину и съездить в город – купить плюшевого медвежонка. Вот будет сюрприз!
Джуниор засыпает, когда меня тоже начинает клонить в сон. Но ведь я так хорошо придумала! Надо ехать! Бегу к кабинету, чтобы предупредить Людо о своем отъезде, но еще издалека слышу его разгневанный голос, прорывающийся сквозь плотно закрытые двери. Он кричит, что-то падает и грохочет, меня охватывает ужас – я слишком хорошо знаю, что может быть потом, и мне хочется убежать, спрятаться, стать невидимкой… Стряхиваю оцепенение и приникаю ухом к двери – мой муж совершенно другой человек, я не должна его бояться, а если уж и бояться, то понимать чего именно. Людовик уже немного успокоился, перестал ходить по кабинету и сел в кресло.
«Я не буду в этом участвовать на ваших условиях. Точка», – успеваю услышать, перед тем как у меня за спиной раздается деликатное покашливание.
– Прошу простить, Милана. Я принесла ланч Людовику. – Марта улыбается, и кожа у нее на щеках собирается в тонкие складки.
– Я тут… хотела… – Экономка застала меня в неприглядном виде и вынуждает чувствовать смущение, я злюсь. – Людо занят. У него звонок. – Смотрю на Марту, гадая о ее дальнейших действиях.
– Знаю. Хозяин договаривается о вакцине, – спокойно произносит Марта, обходит вокруг меня, отворяет дверь. – Я могу войти? – спрашивает она, проходя без заминки в комнату. Ставит поднос на стол, поднимает с пола графин из-под воды, проводит ладонью по ковру. – Все впиталось.
– Спасибо, Марта. Да, опрокинул, там немного воды оставалось. Ты можешь идти. – Людовик закончил разговор, гневный румянец отступает от щек, пятнами стекает по шее за ворот рубашки.
– Приятного аппетита. Там Милана ожидает. Она может зайти?
Пф-ф-ф-ф. Я разворачиваюсь и сбегаю по лестнице вниз – еще не хватало, чтоб прислуга мне указывала, что делать! Стоп. Вдох-выдох. Марта меня бесит – это факт, но у меня есть цель, и я не откажусь от нее из-за несносной экономки. По другой лестнице поднимаюсь наверх, заглядываю в спальню сына, поправляю одеяло – до чего же холодно в доме.
У двери кабинета все еще маячит Марта, улыбаюсь ей великодушно:
– Проверила Джуниора. Он все время скидывает одеяло. Мы разве не можем лучше отапливать дом?
Марта открывает рот для ответа, но ее опережает Людовик:
– Милая, зайди. Что за шум?
– Почему в доме так холодно, Людо? Экономка экономит на отоплении? У нас что, проблемы?
– У нас нет проблем, милая Мила. Проблемы у всего острова – топлива нет и пока не будет. Наших запасов хватит до конца холодов при определенном ограничении расхода, и мы это обсуждали с Мартой.
– Мы будем замерзать? – Я зябко ежусь под свитером. Приютские воспоминания моментально дают о себе знать.
– Нет. Просто перекроем третий этаж и дальний флигель. Можем подумать, какие еще комнаты нам не нужны, и пока отключить в них отопление.
– Хорошо. Я подумаю… Я могу спать у Джуниора…
– Ну, ну, ну. Без крайностей. Ты что-то хотела, милая?
– А? Да… Хотела съездить в магазин, но, наверное, не стоит только из-за одной вещи?
– Твоя бережливость меня восхищает! Я отправил водителя с документами в центр – позвони ему, пусть купит, что надо. Это все? Я бы хотел поработать.
– А еще ястребы твоего Ильяса таскают у нас рыбу! – Честное слово, я не собиралась это говорить. Не сейчас, но где-то за спиной все еще торчит Марта, и я теряю голову от раздражения.
– Какую рыбу? – Людо поднимает брови и смотрит на меня так, будто ничего не понимает.
– В пруду.
Он все еще как будто не понимает. А… я знаю эти штуки – он хочет услышать правильное название. Типа, он же добивается от меня качественного английского… Но при Марте! Черт, чертчертчерт!
– Карпы кои, дорогой, или же парчовый
