сам по себе. Всегда был сам по себе. Даже Аня не раз говорила, что он словно из другого мира, словно приёмный ребенок в родной семье.
– Да уж, его сложно назвать компанейским, – мельком смотрю на дверь. Слушает. Напрягается? – А что еще говорила Аня?
– Много чего, Кирилл, он… Давно тебе хотела сказать. Хотя и не моя тайна, но думаю, тебе надо знать. В общем, Кирилл был…
Я вся внимание, но вдруг на улице что-то громыхает. Лают собаки, срабатывает сигнализация.
– Что случилось?
– Не знаю. Пойду к детям и Давиду. Закройся и не открывай никому. Сначала выясним, что случилось. Поняла?
– Конечно, – смотрю ей вслед, как дверь закрывается и снова в окно. Что, интересно, могло случиться?
– Могла бы и быстрее от нее избавиться, – выходит Кирилл сразу к двери и закрывает ее. В одном полотенце.
Но я продолжаю в окно смотреть.
– Ты слышал? Что это могло быть.
– Понятия не имею. Разберутся. Меня больше интересует, почему ты все еще в халате, – дергает он меня к себе и, поднимая на руки, бросает на кровать. Я смеюсь и запахиваю халат сильнее.
– Потому что хочу посмотреть, как быстро ты меня от него освободишь.
– Я даже не буду пытаться, – усмехаюсь и резко, чтобы не успела и слова сказать, спиной ее разворачиваю. Она шутливо сопротивляется, а я халат задираю, застываю, рассматривая упругие ягодицы. Ее зад – мой личный фетиш, и я очень жду, когда она меня туда пустит. Надеюсь, это случится до того, как ее сестра еще раз попробует что-то ей сказать. Аня, сука болтливая!
Раздвигаю ягодицы, провожу между, от самых мягких, влажных складочек до отверстия, которое так манит. Она вся как самый спелый фрукт, и она только моя. Заглядывает в рот, любит, боготворит. Смотрит всегда так, словно сожрать готова. И эти ее лицемерные замашки только добавляют этой девчонке перчинки.
– Кирилл, – шипит она в подушку, а я пояс ее вокруг шеи обматываю. – Давай только тише.
Провожу пальцами по мокрому шелку волос, тяну на себя и шиплю прямо в шею, прикусывая нежную кожу.
– Будет так тихо, как ты захочешь, – пальцы другой руки толкаю ей в рот, а член старательно просовываю в охеренно влажное нутро. Медленно толкаю до самого конца, кайфую оттого, как наши тела смотрятся, как она пальцы мои сосет и стонет сдавленно. Я стискиваю зубы и понимаю, что мне снова очень нужно кончить. С ней. В ней. На ней. Вколачиваю Лену в матрас, сам еле-еле сдерживая стоны. Так в ней в узко и горячо. Выгибаю ее в нереальную дугу, раскатываю слюну по ее лицу, щекам, выхожу резко и поворачиваю, открываю себе ее грудь, присасываюсь к ее соскам, пока она волосы мне почти рвет. Черт. Секунда, и я снова в ней, целую, толкаясь все чаще, грубее, сильнее, забываю о проблеме, забываю о той херне, к которой рано или поздно приведут мои фокусы. Не хочу ее терять, не хочу, чтобы ее ошалелый взгляд превратился в презрительный. Хочу продлить этот чертов момент как можно дольше. И ради этого готов творить всякую фигню.
Кончаю так, что воздух из легких с шумом выходит, она выгибается, пытается кричать, но я ее поцелуем затыкаю, съедаю ее всю. Сочувствую всем тем, кто не видел, как моя девочка кончает. Она, кажется, все делает охуенно.
Немного побыв в ней, вытаскиваю член и, как долбанный извращенец, смотрю, как моя сперма из нее вытекает. Это настолько порочно, что член и не думает расслабляться.
Она открывает глаза, замечает мой взгляд и ноги свести пытается, но я не даю.
– Извращенец.
– Не без этого, малыш, – падаю рядом и притягиваю ее к себе. – Но тебе ведь это нравится.
– Мне понравится, если ты придумаешь, как нам смотаться от этой безумной парочки.
– Думаешь, они безумнее нас? – провожу кончиком пальца по ее соску, и он тут же отзывается. Ее тело словно было создано для меня. Идеально по всем параметрам.
– Они скучные, – веселится она и на меня забирается. – Хочу спать.
– Выгоняешь?
– Не хочу, чтобы твою великолепную задницу застали у меня в постели. Сестра и так что-то подозревает.
– Ты, кстати, врешь мастерски. Это даже пугает.
– Не лучше, чем ты. О чем хотела сказать Майя? Стоит допытываться, или ты сам расскажешь? – внутри холодеет. Особенно оттого, как она смотрит, как ластится. И мне сложно представить, как бы она отреагировала на простое:
– Твоя сестра, как, впрочем, и все наши знакомые в курсе, что почти всю юность я тащился по родной сестре.
Она бы замолчала, перестала бы улыбаться, начала бы копаться во всем, что знает, что видела за столько лет, пока росла, в том, что она, блядь, балерина, и я долго сопротивлялся ее чарам. Или просто ее берег.
Она бы, конечно, попыталась бы думать, что любит меня, что сможет это пережить и не думать каждый раз, надевая пачку, что просто является заменой Ане.
Нет, блядь не является, нет, она совершенно другая, в ней нет той степенности, с которой Аня, кажется, родилась, нет желания все за всех решать, нет этого бесячего: «я сама». Лена на сто процентов женщина, которая спокойно переложит на твои плечи ответственность и не будет наступать тебе на яйца, превращая в недомужика.
А ещё она хочет быть единственной. Поэтому отодвинется, обнимет себя руками и задаст единственный вопрос:
– А сейчас? Сейчас ты думаешь о ней?
– Нет, конечно, – отвечу беспечно и даже не совру, но как ей это доказать, как доказать родственникам и остальным, что Лена не замена, что она единственная?!
Что не копия фантомной любви, которой, скорее всего, и не было никогда. Это другое. И понял я это не потому, что много общался с психотерапевтом, а потому что Лена появилась. А с ней и гребаное желание не отпускать. Никогда. Никуда.
– Значит, Майя знает, и все остальные тоже. Поэтому ты не хотел нас знакомить, чтобы они не жалели меня?
Ее уже жалеет Даша, так что все так и будет, стоит всем остальным узнать о нас, стоит Лене узнать обо мне правду.
Мне нужно что-то сказать. Лена ждет ответа, а я все еще витаю в опасных фантазиях о том, как она отстранится от меня и я больше не смогу ее коснуться.
Так что говорю правду.
Но другую правду. Столь же некрасивую, но из-за нее Лена не сбежит.
– Помнишь, я тебе о сестре рассказывал, как какой-то подонок ее изнасиловать хотел?
– Конечно,
