— Вы, девочки, не собираетесь дать мне что-нибудь на него?
— Здесь нет ничего, что можно было бы давать. Он был добр к нам, — говорю я.
Он пристально осматривает группу, прежде чем встать.
— Вы все записаны на общение с моим психологом; это является частью протокола. Эмелин, если Вы свободны, можете пойти со мной сейчас.
Хмурюсь, но знаю, что нет никакого способа избавиться от этого. Я должна идти. Я встаю, вздыхая.
— Давайте покончим с этим.
***
Тринадцатая
— Расскажи мне о Ланти, — просит психолог Мэри.
Я смотрю на нее. Она старше меня, с проседью и большими карими глазами. Милая и терпеливая и охотно слушает все, что я говорю.
— Она была великолепной, милой, смешной и обожаемой, — шепчу я, сломленным голосом.
— Ты винишь себя в ее смерти?
Я чувствую, как мой взгляд ужесточается.
— А вы бы не винили?
— Конечно, — говорит она, откинувшись. — Это человеческая натура винить себя за то, что нам не подвластно.
— Я могла остановить это.
— Как?
Я скреплю зубами.
— Я могла закричать, могла бороться, могла сделать хоть что-нибудь...
— Возможно, но кто может сказать, что это не произошло бы в другой день, когда тебя не было бы там.
Она говорит, как Уильям.
— Можем мы поговорить о чем-нибудь еще? — хриплю я.
— Конечно. Расскажи мне об Уильяме.
— Он — мое все.
— Хочешь рассказать поподробнее? — ободряюще говорит она.
— Нет.
— Уильям причинял тебе боль когда-либо?
Она пытается перехитрить меня, как полицейские. Я смотрю прямо ей в глаза, когда отвечаю.
— Все, что Уильям делал, он делал для нас. Он изменил свой мир, чтобы приспособиться к нам.
— Ты думаешь действия Уильяма всегда были чисты?
— Да.
— Ты думаешь, Уильям любил тебя?
Я колеблюсь.
— Уильям заботился обо всех нас.
— Это не то, о чем я спрашивала, Эмелин.
— Я не знаю, любил ли он меня, — рявкаю я.
— Хорошо, все нормально. Я думаю на сегодня мы завершили.
Я встаю, не позволяя ей закончить. Выхожу наружу и из меня вырывается неконтролируемый поток слез.
Хочу обратно к нему.
Уильям
Неделя вторая.
— Я знаю, что ты там, Уилл! — кричит Бен, стуча в дверь снова и снова.
Он делает это уже час.
Я встаю со стула, устав мириться с его воплями. Иду вниз к входной двери и открываю ее. Он стоит у двери, тяжело дыша, с красным от ярости лицом.
— Что с тобой не так?
Я смотрю на него.
— Не играй со мной в молчанку, Уилл, — рычит он. — Почему ты не сказал мне о них?
— Нечего говорить.
— Ты приобрел тринадцать девушек!
— У тебя нет никаких доказательств, — говорю я невозмутимым голосом.
— Черт, Уилл, я твой брат. Тебе не нужно скрывать это от меня.
— Мне нечего скрывать, Бенджамин, — рычу я.
Он ударяет кулаком по двери.
— Прекрати, ты не должен от меня ничего скрывать!
Я впиваюсь в него взглядом.
— Почему ты здесь, Бен?
— Я здесь, потому что ты медленно гниешь. Ты ни с кем не разговариваешь; ты едва участвуешь в заседаниях. Ты тонешь, Уилл.
— Я в порядке.
Он заносит кулак и бьет меня. Это шокирует. Я прихожу в себя только тогда, когда чувствую, как кровь стекает в рот. Поворачиваюсь к брату, обращая на него свой мертвенно-бледный пристальный взгляд.
— Это было ошибкой! — кричу я.
— Почему? — говорит он. — Потому что это вывело тебя хоть на какие-то эмоции?
Я молчу; просто стою, грудь разрывает от ярости.
— Ты использовал рабов.
Я чувствую, как ярость заполняет все мое тело.
— Они. Не были. Рабами.
— Тогда кто же они?
— Я ничего тебе не должен, Бенджамин!
Он вздрагивает.
— Это выход, не так ли? Постоянно обвинять меня в том, что я уехал, когда ты был мал.
— Я не говорил этого.
Он приближается.
— Ты так не думаешь?
— Нет.
— Хватит врать мне, Уилл. Ты всегда обвинял меня, — он тычет в меня пальцем. — Я не был там. Был золотым ребенком. Уехал, в то время как ты остался с нашей ненормальной матерью.
Я снова вздрогнул. Мои кулаки так сильно сжались, что заболели пальцы.
— Не надо, — предупредил я.
— Почему? Потому что это может всколыхнуть то, что ты стараешься не вспоминать?
Мое тело начинает дрожать.
— Признайся, Уилл. Ты не сказал мне о девушках, потому что все еще сердишься на меня. Часть тебя всегда будет сердиться. Я позволил им причинить тебе боль, я позволил тебе страдать. Признайся! — кричит он.
— Ты прав! — кричу я в ответ. — Я чертовски винил тебя! Не хотел оставаться в стороне. Я не должен был лишиться глаза. Не должен был вызывать гнев отца. Не должен был быть сиделкой матери. Я не должен был быть на втором месте!
Бенджамин не двигается, его нижняя губа подрагивает.
— Ты думаешь меня это не касается? — шепчет он. — Ты думаешь, я не хочу, чтобы у тебя все было хорошо?
— Этого не достаточно! — кричу я. — Если бы это было так, ты бы остался.
— У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда.
— Нет, Уильям. Его не было.
— Убирайся из моего дома, Бен.
Он качает головой.
— Нет.
— Я не хочу повторять, уходи.
Он подходит ближе.
— Я сказал, черт возьми, нет!
Я поднимаю кулак и ударяю его в нос, слышится хруст. Он рычит и бьет меня в челюсть. Мы врезаемся в стену. Бен толкает меня в соседний угол, в результате чего лампы и украшения разбиваются о пол. Я рычу в гневе, сжимая руками его горло, прижимая его к стене.
— Получай! — выплевываю я.
— Мне очень жаль, — шипит он. — Это то, что ты хочешь от меня, Уилл? Ты хочешь знать, как сильно я страдаю из-за того, что случилось? Хочешь знать, насколько тяжело мне было уйти от тебя? Ты мой близнец, Уильям. Ты не просто мой брат, ты моя вторая половина. Если хочешь, чтобы я сказал это, я скажу. Мне жаль.
Внезапно у меня подкашиваются ноги и сдавливает грудь. Я опускаю руки, брат отходит, потирая шею. Я чувствую, как мое тело опускается на пол, поскольку действительность, наконец, настигает меня. Я все потерял. Бен опускается рядом со мной, обнимая меня.
— Мне так чертовски жаль, Уилл.
Я ничего не говорю.
Мне больше нечего сказать.
Тринадцатая
Неделя вторая.
