— Да, — тихо согласилась она. — Что теперь? Я чувствую, что прямо сейчас передо мной открывается пустота там, где раньше была цель.
— Сейчас мы примем душ и хорошенько выспимся, а завтра вернемся в лагерь.
Удивление промелькнуло на лице Динары, как будто она даже не рассматривала вариант возвращения в лагерь.
— Ты ведь хочешь вернуться в лагерь?
На ее лице появилась усталая улыбка.
— Это единственное место, где я хочу оказаться прямо сейчас.
Я проснулся посреди ночи в пустой постели. Обыскав комнату, я нашел Динару перед панорамными окнами. Она позволила своему взгляду блуждать по мерцающим огням под нами. Я встал с кровати и присоединился к ней. В ее глазах застыло потерянное выражение, словно она искала якорь, за который можно было бы зацепиться. Я коснулся ее спины, и она устало улыбнулась мне через плечо.
— Я не могла уснуть.
— Кошмары?
Она покачала головой, слегка нахмурившись.
— Нет, не совсем. Я просто чувствую себя немного потерянной. Я думала, что убью прошлое, лишив жизни своих обидчиков, но это все еще остается в глубине моего сознания, не так заметно, как раньше, но все еще там.
Исцеление займет больше, чем убийство ее матери и насильников, и, прежде всего, это займет больше времени. Я отвел ее обратно в постель, мы легли, и я обнял ее за талию. Я ощущал волнение в ее теле.
— Может, тебе стоит поговорить с Киарой, — наконец сказал я.
— Твоя невестка, — произнесла она, начиная отстраняться. — И почему я должна?
Ее защита встала на место.
— Потому что она испытала нечто подобное.
Я не обсуждал это с Киарой, но она была одним из самых добрых и отзывчивых людей, которых я знал, поэтому я был уверен, что она поможет Динаре.
Динара спрыгнула с кровати, повернувшись ко мне спиной. Она вынула сигарету из пачки и сунула ее в рот, но закуривать не стала. Вместо этого она хмуро смотрела на кончик. Она почти сердито щелкнула зажигалкой и наконец закурила. Я тоже сел, чтобы видеть ее лицо, но она, прищурившись, смотрела на горящий кончик. Наконец она повернулась ко мне, ее взгляд был жестким.
— И что это было?
— Ее дядя надругался над ней, когда она была ребенком.
Динара горько усмехнулась и глубоко затянулась сигаретой, медленно выдыхая дым.
— Ее мать тоже получила деньги за то, что продала свою маленькую дочь? Ее насиловали дюжины мужчин, иногда на глазах у матери?
— Я знаю, что ты не испытала того же, но это не значит, что она не понимает, через какую травму ты прошла. Возможно, разговор с ней поможет тебе.
Она сердито взглянула на меня.
— Ты справляешься с травмами так же, как Римо или Нино? То дерьмо, что случилось в твоей юности, смерть твоей матери? Нет, ты не так справляешься. Но почему-то люди думают, что все жертвы изнасилования одинаковы, будто мы все одинаково относимся к этому дерьму. Словно все мы хотим, чтобы нас жалели и нянчились, будто мы вдруг стали хрупкими.
— Я не нянчусь с тобой и не жалею тебя, черт возьми, и я определенно не считаю тебя хрупкой.
— Но когда ты узнал, то именно так и подумал.
Во мне поднялся гнев. Я выхватил сигарету у нее изо рта и затушил ее в пепельнице.
— Я, блядь, не знал, о чем думал. Меня потрясло то, что Римо положил у моих ног.
Динара закатила глаза.
— Ты был шокирован увиденным? Я жила этим дерьмом.
Я со вздохом провел рукой по волосам. Я схватил Динару за руку, и, к моему удивлению, она позволила мне, даже разрешила сплести наши пальцы.
— Я знаю. Черт, Динара, я хочу тебе помочь.
— Ты помогаешь, и уже сделал это, помогая мне вытаскивать этих ублюдков одного за другим.
— Думаешь, этого достаточно?
Она долго смотрела мне в глаза, ничего не говоря.
— Не знаю, но мне стало легче, по крайней мере на время. Я думаю, мне просто нужно решить, чего я хочу сейчас, и как жить с демонами, которых я не могу убить так же легко.
Когда мы оставили позади Лас-Вегас, я увидел, как с меня свалился груз. Город всегда будет ассоциироваться у нее с болезненными воспоминаниями. Соединив наши пальцы, я привлек ее внимание. Она рассеянно улыбнулась мне.
— Чувствуешь себя по-другому? — я спросил.
— Иначе, чем до того, как мы начали нашу вендетту?
Я кивнул.
Она задумалась.
— Еще вчера я бы сказала «нет». Мне казалось, что я падаю в черную дыру, но начинаю понимать, чего мы достигли. Люди, причинившие боль мне и другим девочкам, ушли. Моя мать умерла, и они больше никогда не смогут иметь надо мной власть.
— После предстоящей гонки ты почувствуешь себя еще лучше.
Ее улыбка стала менее напряженной.
— Я очень скучала по гонкам. Никогда не думала, что так привыкну к этому.
— Ты тоже никогда не думала, что и ко мне привыкнешь, — пошутил я, желая еще больше разрядить обстановку.
Динара закатила глаза, но потом наклонилась и ненадолго отвлекла меня поцелуем.
— Ты застал меня врасплох. Этого больше не повторится.
— Я уже владею твоим сердцем.
— Да, теперь тебе придется оставить его себе, — поддразнила она.
Она откинулась на спинку сиденья, ее плечи расслабились впервые со вчерашнего дня.
— Теперь, когда оно у меня, я его не отдам.
Взгляд Динары стал отстраненным.
— Мы просто должны убедить наши семьи.
— Это наша жизнь. Им придется принять наш выбор.
Динара бросила на меня взгляд, ясно дававший понять, что все будет не так просто. Я знал, что она права, но мы уже столько пережили, и я никому не позволю разлучить нас.
ГЛАВА 23
Возвращение в лагерь было похоже на возвращение домой. Я любила свой дом детства в Чикаго, но он всегда казался мне чем-то вроде тюрьмы. Когда я жила там, мне приходилось соблюдать определенные правила. Папины солдаты и персонал требовали, чтобы я отражала определенный образ. Не говоря уже о том, что отец предпочитал видеть мою версию, мало похожую на настоящую Динару.
Кейт, девушка с красивым голосом, встретила меня с объятиями, когда я столкнулась с ней по пути в туалет. Я могла увидеть, что мы станем подругами в долгосрочной перспективе, если бы я осталась в лагере и действительно начала видеть его как свой дом. Если она и слышала, что произошло, то не подала виду. Я не могла поверить, что никто не распространял слухи.
Я так и не добралась до туалета, потому что Дима направился в мою сторону. Я не видела его несколько недель. Я обняла его.
— Я скучала по тебе, — призналась я.
Когда он отстранился, его лицо исказилось от дурного предчувствия. Я приготовилась к его словам.
— Нам пора возвращаться в Чикаго. У нас нет причин оставаться. Фальконе и гонки служили своей цели. Ни то, ни другое нам больше не нужно.
Я позволила себе окинуть взглядом палатки и гоночные машины, впитывая жужжащее возбуждение дня перед гонкой. Мне не хотелось уезжать. Я хотела стать частью лагеря, просто потому, а не по какой-либо другой причине. Я хотела быть с Адамо.
— Зачем мне возвращаться в Чикаго ?
— Потому что там твое место, — пробормотал Дима. — Это не твой дом. Не злоупотребляй гостеприимством, Динара. Римо Фальконе мог бы терпеть твоё присутствие, чтобы играть с тобой, но теперь, когда игра окончена, он хочет, чтобы ты как можно скорее убралась с его территории.
— Со мной никто не играл. Он предложил мне выбор, и я ухватилась за него. Только потому, что это вариант, который папа и ты не одобряли, не означает, что его мотивы ужасны. Он дал мне то, в чем я нуждалась.
