хочу видеть.
Подчиняюсь и в этом. Перед моим взором – сотканная из наваждения пелена, не особо различаю виднеющиеся вдали силуэты. Музыка в зале становится тише. Куда громче я улавливаю собственный ритм сердцебиения, который грохочет всё чаще и чаще, вместе с закручивающимися во мне отголосками подступающего оргазма, к которому убийственно медленно и мучительно размеренно подводит меня Кай. Со сцены звучит чей-то голос. Кажется, он рассказывает о чьих-то там выдающихся достижениях, используя микрофон, чтобы было всем достаточно хорошо слышно. Плевать.
Я так близко…
Всё-таки закрываю глаза. Вновь кусаю свои губы. Они горят от недостатка поцелуев и мне срочно требуется хоть какая-либо компенсация. Выгибаюсь в спине глубже. Сама трусь об мужчину, подаюсь навстречу заданному им неспешному ритму, хватаю ртом воздух и слабовольно молю, чтобы происходящее никогда не заканчивалось, потопило и погребло под собой. Цепляюсь за спинку кресла из последних сил, ведь колени давно подгибаются.
Да, я очень близко…
Ещё совсем немного.
И…
– … вот такой вот замечательный человек – Рейнард Вайс! – доносится особенно громким окончанием чужой речи из зала.
Почти упускаю. Оргазм вышвыривает из реального мира в совершенно иной – отдельный, мой личный, где нет никого и ничего, кроме феерии чистейшего наслаждения, пронизывающей каждую клеточку моего организма. Едва ли в этот момент я достаточно сильная, чтобы быстро вернуться, прийти в себя, осознать в полной мере происходящее и окружающее. Меня фактически складывает пополам, первый свой более-менее ровный вдох мне удаётся совершить, уткнувшись грудью в ту же спинку кресла, за которую я по-прежнему держусь до побеления пальцев.
– Очень жаль, что сегодня его здесь нет! – подхватывает кто-то, следом слышится какая-то недолгая возня, судя по всему, микрофон передают другому участнику, вышедшему на сцену.
Где-то тут я всё же ухватываюсь за смысловую нагрузку раздающейся речи. Тем более, что она не заканчивается.
– Верно. По некоторым личным причинам Рейнард сегодня не смог нас почтить своим присутствием. Зато нам было обещано, что всё с лихвой компенсирует его новоиспечённый приемник, – отзывается другой голос, на этот раз женский, и тоже передающийся через микрофон, – тот, кто, как нам всем стало недавно известно, принял все текущие дела семьи Вайс, – уточняет она, причём с такой дотошно-расстановочной интонацией, как будто для тупых, а внутри меня поселяется скребущее душу напряжение. – Более того, учитываю его выдающуюся личность, в ближайшем будущем, уверена, он не только приумножит и расширит созданное за долгие годы Рейнардом Вайсом, но и обязательно привнесёт что-то новое и не менее грандиозное, многие в это верят, не только я, – заявляет настолько зычно и самодовольно, с сопутствующим смешком, будто саму себя расхваливает и от этого зависит её жизнь, после выдерживает небольшую паузу, а затем и вовсе: – Пожалуйста, мистер Вернер, мы все вас очень ждём здесь, уделите нам минуту своего драгоценного времени! – зовёт в довершение.
Кая зовёт…
Ведь да?
Я правильно всё понимаю?
А он…
– Да пошла она… – дышит шумно и тяжело мне в шею мужчина, всё ещё не отодвигается, поглаживает мои ягодицы, частично прижимая к себе другой свободной рукой.
Его стояк, столь плотно и явно упирающийся в меня, я ощущаю даже сквозь все слои мужской одежды. Если что Кай и намерен делать дальше, так это точно не плясать под чужую дудку.
– Мистер Вернер! – между тем никак не унимается женщина на сцене.
Выдыхаю. Шумно. Резко. Зажмуриваюсь.
– Иди.
Этого определённо маловато. Да, он всё же отстраняется. Но лишь для того, чтобы помочь выпрямиться мне самой и поправить на мне платье, куда больше занятый самим фактом моего существования, нежели чем-то иным. На меня одну смотрит – пристально, цепко, как за добычей, загнанной в угол, следит, словно не слышит её – ту, другую женщину, не помнит о том, что она ещё не раз его имя называет, пока мы тут стоим друг напротив друга. Я слишком остро чувствую его блуждающий по моим полуобнажённым ключицам и плечам взгляд, полный затаённой жажды, чтобы верить в обратное.
– Иди, – округляю глаза.
А то совсем уже неудобно становится.
И не столько перед теми, кто ждёт…
Сама же его подталкиваю. Благо, он неохотно, но в этот раз всё же поддаётся. И вздыхаю снова. То ли с облегчением. То ли наоборот. В полнейшей обречённости. Глядя вслед его удаляющейся широкой спине, обтянутой в фирменный пиджак.
Когда и как я умудряюсь докатиться до такого?..
Безумия.
Он же – враг моего отца!
Тот, из-за кого все наши беды случаются.
Самого отца здесь и сейчас тут нет тоже из-за него. Все дифирамбы, спетые со сцены – точно такая же фальшь, как и всё то, что я успеваю себе напридумывать. У меня стокгольмский синдром? Или откуда в противном случае всё это во мне берётся?
Настолько близкое и родное, как истина…
Опять зажмуриваюсь. Изо всех сил. Смыкаю ладони в кулаки. Сдавливаю максимально крепко, до судорог в суставах.
Прихожу в себя. Выбираюсь из своего укромного уголка, подхожу ближе к перилам, чтобы было удобнее наблюдать.
И да, откровенно любуюсь…
Слушаю. Чувствую. То, как пробирает до глубины души зазвучавший из центра зала знакомый мужской голос. Кай отвечает женщине в облегающе-элегантном белом платье, что кружит вокруг него, неустанно широко демонстрируя все свои белоснежные тридцать два зуба, расточая улыбки. Она больше не вызывает во мне раздражения. Ей давно за пятьдесят. Даром, голос звонкий и мелодичный, как у любой юности. Где-то в их диалоге я даже успеваю и сама улыбнуться, когда она начинает приставать к нему с расспросами по поводу его ближайших планов на личную жизнь.
Знала бы она…
И знала бы я. Сама. О том, что будет, когда её публичные расспросы закончатся. А потом начнутся от настоящих журналистов. Их тут собирается немало. Они буквально облепляют сцену по всему периметру, стоит собеседнице Кая покинуть его. Тот пробует уйти следом за женщиной, ведь дальше представление должно продолжаться и уже без их участия, всё основное только-только начинается. Но раствориться в толпе мужчина не успевает. Вспышки камер ослепляют окружающих. Все дезориентированы. Тем и пользуются представители прессы. И ни один из них совсем не церемонится, когда наперебой начинает расспрашивать:
– Мистер Вернер, это правда, что Рейнард Вайс не смог присутствовать на сегодняшнем мероприятии, потому что ему предъявлено обвинение в двойном убийстве, а в настоящий момент он находится под следствием и под арестом? – слышу я первое из того, что выбивает кислород из моих лёгких.
Как удар под дых.
– Мистер Вернер, это правда, что вы поспособствовали его обвинению? – раздаётся дальше.
Ещё один удар. Мне. Пощёчиной.
– Мистер Вернер,
