это.
— Я каждый день винила себя за то, что рассказал отцу. Я винила себя, понимая, что рассказав ему, все разрушила, а сейчас, узнав, что еще и твой отец скрыл правду, что он солгал и переложил вину на меня, я виню себя еще больше. Мое сердце словно схвачено тисками, и оно сжимается так сильно, что я думаю, что в любую секунду оно может разорваться. — Я не виню тебя за то, что ты злишься на меня, ты думал, что я разрушила твою семью, — шепчет она, делая это настолько тихо, что я почти не слышу ее слов.
Боже, она ошибается. Я виноват. То, что я сделала, было неправильно.
— Все, что я сделал, было неправильным, никакие слова и извинения не вернут это назад. Я так ненавижу себя за то, что творил это, я себя не прощу.
— Если бы я могла… я бы…
Пронзительный крик разрывает ночную тишину, заставив нас с Лерой вскочить и сесть на кровать. Что за черт? Второй крик следует за первым, и прежде чем я осознаю это, я спрыгиваю с кровати и бросаюсь к двери.
— Что это было? — шепчет Лера, следуя за мной.
Оглянувшись через плечо, я прижимаю палец к губам. Она кивает головой, глаза широко раскрыты, в них плещется страх. Повернувшись, я открываю дверь и выхожу в коридор. Я слышу звук ног, шаркающих по полу внизу. Что, блядь, происходит?
Он…
— Павел, положи нож. Голос Анны Алексеевны дрожит. — Ты же не хочешь поранить себя или кого-нибудь еще?
Нож? Павел? Лера проталкивается мимо меня и начинает бежать по коридору, но я догоняю ее, обхватываю рукой ее запястье и притягиваю обратно к своей груди. Она извивается в моих руках, на ее губах звучит протест, когда голос ее отца пронзает воздух.
— Сначала ты забрал мою жену, потом забрал мою дочь… — громко кричит Павел.
Он пьян, и у него нож. Это смертельно опасная ситуация, я не позволю Лере участвовать в этом.
— Я должна пойти к нему. Я могу заставить его успокоиться, — шепчет Лера, в ее глазах бешенство.
Я знаю, что она хочет помочь своему отцу, но я отказываюсь позволить ей подвергать себя такой опасности.
— Я ничего не брал, ты же должен быть на лечении? Мы не сможем тебе помочь, если ты сам этого не хочешь, — говорит мой отец.
— Помочь? — фыркает Павел. — Ты не можешь мне помочь, это я помог тебе. Я, который дал тебе и твоей семье место, где можно жить, а ты… — боль, ненависть душат его. — Ты украл мою жену, ты сделал меня таким.
Лера хнычет у меня на груди. Я перемещаю нас по коридору ближе к лестнице. Отпустив ее, я хочу чтобы она шла позади, но она застает меня врасплох и бросается вниз, достигая низа, я успеваю ее остановить. Мое сердце подскакивает к горлу, когда я вижу сцену, происходящую в прихожей.
— Папа, — кричит Лера и начинает подходить ближе.
Наблюдать за тем, как она уходит от меня к своему отцу, почему-то кажется концом. Как только она оказывается достаточно близко, я начинаю действовать.
— Не…не надо подходить…
Павел говорит невнятно, его глаза налиты кровью, и я чувствую запах алкоголя который распространился от него на всю комнату.
Лезвие ножа поблескивает на свету, когда он вертит его в руках. Время стоит на месте и движется с колоссальной скоростью одновременно. Лера начинает двигаться в сторону отца, но я вижу насколько он не в себе и решаю действовать, я догоняю ее, хватаю за рубашку, притягивая к своей груди и поворачиваюсь, так, чтобы она оказалась позади меня, и в этот момент чувствую, как нож вонзается мне в спину.
Я ощущаю, жар, обжигающий мое тело. Мои легкие сдуваются, как воздушный шар. Я прижимаюсь к Лере, едва удерживая себя в вертикальном положении, мои колени слабеют, когда Анна Алексеевна и мой отец одновременно бросаются вперед, но в разных направлениях.
Мой отец хватает Павла, а Анна Алексеевна обхватывает руками меня и Леру, как будто она может как-то защитить нас своим крошечным телом.
— О Боже, Костю порезали, — кричит Лера. — Звоните в скорую!
Пошатываясь, мне удается сесть на нижнюю ступеньку лестницы, я отказываясь отпускать Леру. Павел стонет на земле в нескольких метрах от нас, а мой отец держит его на полу. Пот покрывает мою кожу, моя футболка пропитана им.
— Аня, что ты стоишь, звони в скорую, — приказывает мой отец, я слышу страх в его голосе.
Отпустив меня с Лерой, она бежит на кухню, чтобы через несколько мгновений снова появиться с телефоном, уже прижатым к уху. Волна головокружения накатывает на меня.
— Алло… да, срочно приезжайте. Моего пасынка ударили ножом.
Она говорит так быстро, что я уверен, что собеседник с трудом ее понимает.
— Да, он в сознании… но выглядит очень бледным… много крови… Глаза Анны Алексеевны расширяются до размеров блюдец. — Он истекает кровью… Да, быстрее. Пожалуйста… быстрее.
Лера сидит рядом со мной, ее тело прижато к моему, ее руки давят на место, которое болит больше всего. Заставляя себя дышать, я позволяю ее сладкому цветочному аромату наполнить мои ноздри. Мои глаза закрываются, и на меня опускается тишина.
— Не умирай, Костя, пожалуйста, не умирай, — шепчет она мне на ухо снова и снова.
Я пытаюсь поднять руку, открыть рот, чтобы успокоить ее, но не могу. Как будто мой рот мне больше не подчиняется, мои конечности больше не работают.
— Костя… — Лера зовет меня, но непроглядная тьма затягивает. Она тянет все сильнее с каждым трудным вдохом, который я делаю. — Костя, пожалуйста, не закрывай глаза. Не оставляй меня.
Печаль в ее голосе вызывает во мне желание потянуться к ней, сказать, что все будет хорошо, но так ли это? Все ли будет хорошо? Я не знаю.
Сирена звучат вдалеке, приближаясь к месту, где мы находимся, но в то же время отдаляясь.
— Пожалуйста, Костя, — умоляет Лера. — Я люблю тебя, ты не можешь умереть, не можешь.
Она любит меня. Я заставляю свои губы растянуться в улыбке. Она любит меня. Ее слова — последнее, что я слышу, прежде чем тяжесть темноты становится слишком сильной, чтобы с ней бороться.
Если это конец, значит, оно того стоило.
По крайней мере, именно ее голос я услышал последним, ее прикосновение последнее, что я почувствовал.
Он…
Темнота окружает меня долгое время, или, по крайней
