меня таким образом, подогревала мой интерес. Я любовался девичьими формами, понимая, что она меня возбуждает. Я очень хотел её! Так хотел, что иногда не мог уснуть, зная, что она лежит рядом на соседнем диване.
Эта игра затянулась. Дашка ждала от меня конкретного большого шага в её постель, а я должен был убедиться, что она тянется ко мне не из нужды, а потому что я действительно ей нравлюсь.
Среди хаоса, смерти и бесконечной лжи, мне было нужно хоть что-то настоящее. Пусть бы это был секс с Дашей, но он был бы искренним.
Мои эмоции к девчонке медленно накалялись, норовя свести меня с ума. Наступила весна — время любви и спермотоксикоза, и стало совсем невмоготу. Запах цветущих яблонь и груш кружил мне голову, и я боялся окончательно её потерять.
В тот день Дашка отпросилась у меня в рейд с небольшой группой. Я прежде никуда её не отпускал. Одно дело играться с оружием и пиздить своего напарника по рукопашке, и совсем другое — настоящее задание.
Командир группы брать с собой Дашку совершенно не хотел. Он знал, что если с ней что-то случится, по сложившейся традиции, я его на придорожном столбе повешу.
— Серёжа, пожалуйста! Я буду осторожна, клянусь! — уговаривала меня малыха. — Мне это нужно!
Я отпустил её. С тяжёлым сердцем, но позволил уйти с группой!
Их не было шесть часов! Я маялся, с ума сходил всё это время! И было отчего!
Командир группы доложил, что они попали под обстрел северян, что есть пострадавшие. Потом доложил, что они возвращаются.
Я проклял себя за то, что отпустил от себя девчонку! Материл себя последними словами! Только бы она вернулась! Пусть подбитая, без ноги, но живая!
Она так молода, а я даже не сказал ей, как сильно люблю её!
Ждать в кабинете не было сил, на помощь бросаться поздно. Я ждал возвращения группы на вышке с биноклем и молился всем богам, чтобы они вернули мне живой мою девочку!
Чем больше внимания я уделял Даше, чем больше опекал её, тем сильнее она борзела. Зря я примешал в наши отношения секс. Сто раз об этом пожалел. Мог бы перетерпеть. Ведь мог же?
Даша начала спорить со мной, огрызаться по поводу и без. Приказы не обсуждаются, но Даше было на это плевать. Я пытался поговорить с ней по-хорошему, объяснить, что своими пререканиями она подрывает мой авторитет перед бойцами. Она не понимала этого. Или не хотела понимать?
Максимум, что я мог — ответить ей грубостью. Наказывать Дашку рука не поднималась. Была бы она мужиком, давно бы в морду дал. Но она же девочка. Моя девочка.
В то же время, вопросов по службе у меня к ней не было. Сослуживцы хвалили Дашку за её упорство и смелость. Её стали охотнее брать на задания, потому что могли положиться на девочку, как на себя. К лету Дашка дослужилась до капитана. По-честному, как и хотела.
Я гордился Дашей. И как её мужик, и как командир. Я видел, как важно для неё то, чем она занимается. Как солдат Даша была безупречна, но не как моя девушка. Её жёсткий неуправляемый характер контролировать становилось всё тяжелее.
Мне казалось, что она своего щенка любит больше, чем меня. Рекса она гладила, сюсюкалась с ним, кормила и следила за его прививками.
Я завидовал собаке?
— Иногда мне кажется, Даша, что я тебе совсем не нужен, — как-то напрямую сказал я ей об этом.
— Не говори глупостей, Серёжа! Я же с тобой?
Видимо, из меня вышел не лучший учитель, раз я не смог научить Дашу тому, как нужно меня любить.
Мне необходимо было выбрать что-то одно — уставные отношения или неуставные. Только вот я был уверен, что Даша выберет войну, а не меня. Я боялся этого, потому что видеть её с кем-то другим я бы не смог. А я бросить войну не мог и подавно.
Этот вопрос повис надо мной, мучил меня. Как я скажу Даше, что мы больше не должны быть вместе? Я же ей в любви признался? Не соврал об этом, но уже пожалел. Девочка восприняла мои чувства, как слабость, но, в свою очередь, сама ко мне не стала ласковее.
Я был как наркоман, который решил завязать, но всё продолжал покупать дозу у барыги. Девочка стала единственным родным мне человеком. Я решил, что с Олэськой мы больше не свидимся, даже смирился с этим. Женька Федорченко и Малой были тоже мне дороги, но не так близки, как Димон. А с другими людьми я больше не сближался. Даже разговоров по душам избегал.
Вскоре не стало и Федорченко.
Жители одного из посёлков сообщили, что видели у леса иностранную военную технику. Мы прочесали местность и сам посёлок, но ни хера не обнаружили. Из одного дома вышла древняя бабка, чтобы поприветствовать нас — дело обычное. Люди всякие встречались, но порой гражданские готовы были отдать последний кусок хлеба защитникам родины.
— Угощайтесь милки, — протянула она нам пакет с пирожками. — Радость-то какая!
Женька с радостью подхватил пакет, бабуля всхлипнула от накативших эмоций и побрела домой.
— Горячие ещё! — сглатывая слюну, восхищённо протянул пацан. — Дашка, ты будешь?
— А с чем? — поинтересовалась она, спуская с рук свою собачонку.
Рекс заметно подрос за весну, и теперь Дашка везде таскала его с собой. Я тоже захотел пирожок, поэтому с любопытством смотрел, как Женька разламывает пирожок напополам, одну половину бросает Рексу, а вторую проглатывает с аппетитом.
— С яйцами! — облизываясь протянул он.
— Яйца побритые хоть? — рассмеялась Даша. — Ну, давай!
Вокруг пирожков уже собралась целая толпа, окружив Федорченко. Я тоже протиснулся к нему. В большой семье, как известно, еблом не щёлкают.
Вдруг Рекс громко, протяжно завыл, а потом начал хрипеть, катаясь по земле. Мы с
