Подавился, что ли?
Когда у него из пасти пошла пена, я понял в чём дело.
— Женька! — заорал я, но было поздно.
Пацан упал, как подкошенный, рассыпав пирожки на землю. Его всего колошматило, глаза закатились, изо рта точно так же, как у собаки, пошла пена.
Он умер мгновенно. Мы вообще не успели даже сообразить, как так вышло.
— Найдите эту старую каргу! — заорал я, распинывая со злости пирожки по сторонам.
Мы прочесали всю улицу, а потом и весь посёлок, дом за домом, сарай за сараем, погреб за погребом, но бабка, как сквозь землю провалилась.
Как же был зол! Я был готов разнести этот посёлок в щепки, чтобы кирпичей не осталось! Но толку-то?
Женьку уже не вернёшь...
Он не дожил до победы всего несколько месяцев. Молодой, симпатичный пацан с планами на будущее, прошёл почти всю войну, побывав во всех ожесточённых боях за Северо-Боровинск, а его отравила древняя бабка. Бабка!
В тот день я впервые увидел, как Даша плачет. Её слёзы были не по Федорченко, не по её сослуживцу и брату. Дашка ревела, потому что Рекс сдох.
Может, и права была девочка в том, что собаки больше заслуживают нашей любви, чем люди? Потому что я любви от Даши так и не заслужил.
Когда заговорили о референдуме о присоединении Северо-Боровинска к Берлессии, погиб и Кудряшов. Северяне взорвали мужика в его собственном кабинете — так звучала официальная версия событий.
Для меня это означало только одно — берлессы подчищают хвосты, и больше ни о какой независимости Северо-Боровинской области речи быть не может. Берлессы столько бабла ввалили в нашу несостоявшуюся республику, столько людей положили, что исход был предсказуем.
Я не был против берлесского гражданства, я боялся, что меня взорвут точно так же, как Кудряшова. При этом могут пострадать Микола и Даша — единственные люди, за кого я теперь беспокоился.
Нужно было выходить из этой войны. Только как?
Серёжа ушёл, а я не знала, что и думать. Я надеялась, что после разговора с ним, меня перестанет мучить совесть и страхи, но в голове появилось ещё больше вопросов, чем ответов.
Что это вообще было?
Кто этот странный Серёжа?
Куда он ушёл?
Вдруг ему действительно удастся бежать, а я так категорично отказалась от побега!
Дура! Что я за дура?
Меня снова накрыло отчаяние. Оно продлилось недолго. К решётке подошёл солдат, заставив меня напрячься.
— Эй, мадмуазель! Спать ложись, я свет выключаю! Если надо посикать, то самое время! — крикнул он мне. — Тревожить тебя никто не собирается, так что отбой!
Я действительно очень сильно хотела писать. При Серёже постеснялась просто садиться на унитаз.
— Может, отвернётесь тогда? — обратилась я к солдату, который будто бы ждал, когда я улягусь.
Он отошёл от решётки, и я скорее бросилась к унитазу. Наклоняться было больно. Два пинка по рёбрам давали о себе знать. Синяков не было, как у Серёжи, например, но болело сильно.
Я успела лечь в кровать, когда свет в камере погас. Час назад так хотелось спать, а теперь сон не шёл. Серёжа занял все мои мысли.
Симпатичный. Он мне понравился. Жалко, что его убьют. Всех, кто мне понравился на войне, убивают. Наверное, не стоит больше знакомиться с кем-то, чтобы потом не плакать?
Меня держат в одиночной камере. С кем я тут могу познакомиться? Да и жить мне осталось недолго.
Кое-как уняв сумбур в голове, я уснула.
Проснулась рано. Только рассвело. Меня и правда никто не тревожил ночью. На цыпочках я подкралась к решётке и выглянула в коридор.
Обзор был небольшим, но мне удалось увидеть охранявшего меня солдата. Сидя у стены, он спал.
Я надеялась расспросить у него о своей дальнейшей судьбе. Вдруг он что-то знает. Хотя бы о том, будут ли меня кормить? Боязно стало его будить, поэтому я вернулась в постель, да и босые ноги мёрзли на кафельном полу.
Кровавые разводы на белоснежной плитке и грязная, вонючая одежда, оставшиеся после Серёжи, вернули меня к нему. Он ещё жив? Или уже нет?
В коридоре послышались тяжёлые шаги, и я села, прижав одеяло к груди, напрягшись всем телом.
— Хуле ты дрыхнешь, дебил, блять! — раздался в коридоре грубый мужской голос. — Комбат тебе яйца оторвёт! — Далее послышался второй невнятный голос и какая-то возня. — Открывай, давай резче!
Камеру открыли, и молоденький солдат вошёл ко мне с подносом в руках.
— Ваш завтрак, мадам! — бросил он, поставив поднос на стол, и быстро ушёл.
Боже, это всего лишь завтрак!
Перловая каша? В последний раз я её ела в школьном лагере. Я помнила, что это было вкусно!
Я решила не рассиживаться. Наспех поела, съев всё до крошки, ведь неизвестно, будут меня ещё кормить или нет.
Примерно через час ко мне пришёл новый посетитель. Взрослый мужчина в очках и военной форме. На шее у него висел стетофонендоскоп, в одной руке он держал пластиковый планшет, а в другой маленький чемоданчик. Это врач — догадалась я.
Его появление меня тоже испугало. Сепаратисты будут ставить на мне опыты?
Мужчина представился доктором и справился о моём здоровье, а потом объяснил, что просто проведёт стандартный осмотр, чтобы избежать эпидемии в расположении, на случай, если я чем-то больна. Я уже слышала про лихорадку, поэтому позволила мужчине себя осмотреть, взять мазок из носа и кровь из вены.
Ничего странного или необычного я не заметила. Врач заверил меня, что все мои рёбра на месте, и оставил мне таблетки обезболивающего. Раз бандиты меня лечат, значит, не собираются убивать? Это меня немного успокоило.
Ещё через какое-то время пришла Даша. Она принесла с собой мой рюкзак и постиранную одежду.
— Одевайся, жаба! — швырнула она мне всё это
