— Но это само по себе… — успокаивающе начала Мэгги.
— Что ж… — Люк, похоже, смутился. — Она больше не хочет заниматься со мной любовью. Merde, c'est vachement difficile![154] Мне так трудно говорить об этом… с вами. Особенно с вами.
— Но ведь этому могут быть разные причины, — намекнула она. Люк взглянул на нее с неподдельным изумлением. По-видимому, он был уверен, что лишь наличие другого мужчины могло отвратить его жену от наслаждений на супружеском ложе.
— И еще эти телефонные звонки. Кто-то постоянно вешает трубку, когда я отвечаю.
— Понятно, — сказала Мэгги. — Что ж… знаете, может оказаться, вы волнуетесь напрасно. Я пошлю Золтана разузнать. Назовите, пожалуйста, ее адрес. — Люк продиктовал адрес в Найтсбридже.[155] — Ваша жена сейчас дома?
— Да, и я тоже, но я могу переехать в отель на время расследования. Скажу ей, что возвращаюсь в Дордонь, наблюдать за прививкой растений. — Люк сделал большой глоток. — Никогда бы не подумал, что я на такое способен. — Он казался столь жалким и несчастным, что Мэгги захотелось протянуть руку и погладить его, но она сдержала порыв. — Видите ли, — добавил Люк де Боскьер, — я из тех людей, кто любит всем сердцем. Я хочу делить с любимой женщиной всю свою жизнь. У меня никогда не было от нее никаких секретов, и я всецело доверял ей. Я не признаю половинчатости ни в чем. Просто не могу по-другому. Наверное, я старомодный, naif? — спросил он, глядя с мольбой на Мэгги.
— Нет, нет, что вы, — ласково произнесла она, — совсем нет. Я сама такая же… По-моему, только так и можно любить…
В его глазах промелькнуло удивление.
— Значит, вы согласны?
— Целиком и полностью, — с готовностью подтвердила Мэгги, в ее голосе появились страстные интонации. — Я сама всю жизнь любила одного мужчину и полностью ему доверяла. По-другому никак не могла.
— Вашего мужа? — спросил он.
— Да. Я была замужем двадцать пять лет, — сказала Мэгги и, к ужасу своему, разрыдалась.
Люк вскочил.
— О, Пандора! — воскликнул он, вытаскивая из кармана измятый носовой платок. — О, je vous supplie![156] — Он сильной рукой взял ее за плечо.
Вошла Эсмеральда с подносом, на котором лежало нечто похожее на свежеиспеченные слоеные пирожки.
— Донна Маргарида! — закричала она, сунула поднос гостю и обняла дрожащую Мэгги.
Люк стоял в полной растерянности, неловко держа поднос, пока Мэгги не совладала с собой.
— Простите, — сказала она, — обычно я так себя не веду. — Улыбнулась ему сквозь слезы, а потом не выдержала и расхохоталась — очень уж нелепо он смотрелся с подносом. Вскоре к ней присоединились и Люк с Эсмеральдой. Должно быть, они громко смеялись, потому что Золтан заглянул в дверь — узнать, из-за чего шум.
— Ой, Золтан, ты только посмотри, кто здесь! — сказала Мэгги.
Венгр крепко пожал руку Люку. Эсмеральда взяла поднос, раздала пирожки, и собравшиеся дружно стали жевать, встав в круг.
Мэгги возобновила беседу:
— Мы сейчас же приступим к работе, только скажите, пожалуйста, как зовут вашу жену. — Она уселась за стол и взяла ручку.
— Мою жену зовут Лавиния, — произнес Люк де Боскьер.
Золтану потребовалось совсем немного времени, чтобы становить — у супругов де Боскьер не все ладно. Как только Люк уехал, к его жене пришел гость — смуглый, мускулистый молодой человек лет тридцати пяти. Золтан проследовал за ним до его квартиры в Эрлз-Корте,[157] а на следующее утро — на работу, в коммерческий банк в Сити. Симона разговорила парня в баре во время обеда. Он намекал на связь с англичанкой старше его по возрасту, но, похоже, совсем не собирался ограничиваться одним романом. Когда было сделано несколько изобличающих Лавинию фотографий, назначили встречу с Люком де Боскьером.
Золтан был в ударе — сыщик-профессионал до мозга костей.
— Объект вернулся домой в девятнадцать часов. Полчаса спустя молодой итальянский банкир по имени Энрико Мороцци позвонил ей в дверь, и она впустила его. Из квартиры запахло едой, а потом погас свет. Энрико Мороцци вернулся в свое жилище в Эрлз-Корте в два часа ночи.
Люку показали фотографии Энрико Мороцци у дверей Лавинии. Даже Мэгги, любившей итальянцев, он показался немного вульгарным.
— Quel mauvais gout![158] — мрачно сказал Люк. Затем ему показали фотографии парочки в маленьком итальянском ресторанчике в Сохо.[159] Они держались за руки, и выражение лица Лавинии было весьма красноречивым. Мэгги долго смотрела на эту фотографию. Однако ее волновало не выражение лица объекта, а цвет волос: длинные волнистые волосы Лавинии де Боскьер были рыжими…
Эсмеральда и Мэгги с сочувствующим видом помогли Люку надеть пальто. Симона стояла рядом, с чеком в руках. Золтан кивнул с торжественным выражением лица, обычно приберегаемым для высокопоставленных особ. До дверей его провожали все сотрудники агентства.
— Мне так жаль, — сказала Мэгги, глядя вслед спускавшемуся по лестнице Люку.
Внезапно он бегом взлетел наверх и взял ее за руку:
— Вы так добры, Пандора. Определенно судьба уготовила мне встречу с вами. Au revoir!
В конце рабочего дня Золтан с Симоной объявили, что идут в кино. Эсмеральда рано удалилась в свою комнату, сказав, что ей нужно шить, — однако через дверь кухни вскоре явственно послышался громкий храп. Мэгги устроилась на диване с чашкой чая и стала смотреть комедийный сериал. Раздался звонок. Она сунула ноги в туфли и пошла к дверям.
— Кто там? — встревоженно спросила она.
— Пандора, это я, Люк. — Он стоял на пороге с бутылкой шампанского «Вдова Клико» под мышкой и с огромным букетом цветов в руке. — Вы еще здесь… Слава Богу!
Он выяснил отношения с женой. Попросил развода и не встретил возражений с ее стороны. Их брак распался, по сути, уже давно. Люк был не в силах сразу вернуться в отель. Хотел поблагодарить Мэгги за помощь, за то, что поспособствовала его освобождению. Он, конечно, понимает — это ужасная наглость с его стороны, но не будет ли она так любезна позволить ему побыть с ней хоть часок? Она ведь была так добра к нему…
Потом Мэгги не могла найти объяснений — как вышло, что Люк так и не добрался до своего отеля. Сначала он откупорил шампанское, уселся напротив нее на диване и рассказал всю историю брака с Лавинией.
Лавиния, по его словам, была истинной англичанкой, изящной, как чашка из прозрачного фарфора, с белой кожей и густой гривой темно-рыжих волос. Она будто сошла с полотен прерафаэлитов.[160] При встрече Лавиния показалась ему русалкой, нежным, мелодичным голосом взывавшей к нему из морских волн.
