Падая к нему в объятия, Мэгги невольно обратила внимание на то, что у него дырявый носок. Теперь она будет за ним присматривать…
Они занялись любовью, а потом просто лежали рядом. С чувством глубокого удовлетворения Мэгги подумала: правы те, кто связывает с Францией все, что имеет отношение к сексу.
Люк прижал ее к себе.
— Я так рад, что ты здесь, со мной, — сказал он. — Очень тяжело так круто менять жизнь…
— Знаю, — тихо ответила Мэгги. — Ты рассказал Лавинии обо мне?
— Конечно.
— Назвал мое имя?
— Да. Она сказала, что твоя фамилия ей знакома, но она никогда не слышала, чтобы в твоей семье встречалось имя Пандора.
— Ничего удивительного…
— Но для меня ты всегда останешься Пандорой.
— Она ничего больше обо мне не спрашивала? Не спрашивала, что я за человек? — настойчиво допытывалась Мэгги.
— Нет, но я ей все равно рассказал! Рассказал, какая ты красивая, чувственная, очаровательная, какая нежная и добрая, верная и надежная, ma douce[165] Пандора.
— И это все? Она, должно быть, умирает от желания со мной познакомиться, — холодно ответила Мэгги.
Люк повернулся к ней, желая убедиться, что она просто поддразнивает его.
— Она больше не задавала вопросов?
— Спрашивала, где ты выросла и где училась. Ты же знаешь этих англичан. Всегда хотят знать, в какую ты ходил школу.
Мэгги вспомнила свою темно-красную юбку в складку и кардиган — форму школы для девочек. Она играла в хоккейной команде. Ей всегда было ужасно холодно — и на хоккейной площадке, и в длинных коридорах, по которым ученицы ходили строем, и в классных комнатах, где все боролись за место у батареи. А какой душевный холод исходил от учительниц, увядавших, точно листья на ветвях жизни… И кто только выдумал, будто школьные годы — самые лучшие! Мэгги вдруг поняла, что лишь теперь в первый раз по-настоящему счастлива.
Люк пообещал — они поженятся, как только будет оформлен развод. Устроят скромную свадьбу для самых близких, свидетелями пригласят Эсмеральду, Золтана и Симону. Он надеялся, что его сын тоже приедет.
— Ты должна познакомиться с Джеромом, — повторял он. — Уверен, вы с ним сразу найдете общий язык. Вы ведь оба англичане, в конце-то концов!
Они решили проводить несколько месяцев в году в Лондоне, где Мэгги могла бы следить за работой своего агентства, а Люк — продавать вино. Остальное время они будут жить в его маленьком замке.
— Тебе очень понравится в Дордони, — убеждал он ее, расхаживая по новой гостиной. Ей должен понравиться старый дом, собаки и свиньи. Она вновь увидит Аттилу, а также его растущее семейство. Они будут вместе собирать виноград и отмечать праздник урожая, сидя за длинными столами на свежем воздухе, вместе с рабочими. — Будем есть tripes a la mode ds Caen…[166] — увлеченно говорил Люк.
— Есть требуху? — Тут Мэгги начала колебаться — легкая тень промелькнула на безоблачном небосклоне.
— …и танцевать яву…[167] — Он вдруг замялся. — Ты умеешь танцевать яву?
— Нет. Зато я умею танцевать танго.
Еще он решил, что члены ее семейства смогут приезжать к ним в гости, когда захотят.
Мэгги поняла, что Люк имел в виду не Джима, Сью и племянниц, а Эсмеральду, Золтана и Симону. Теперь, когда рядом с ней появился мужчина, они стали как-то иначе смотреть на нее. И почему женщина всегда более интересна для окружающих, если у нее есть поклонник? Только теперь ей стало ясно, какое жалкое впечатление она производила в роли вдовы, которой к тому же изменял муж. Золтан стал относиться к ней с удвоенным уважением, а Симона взяла в привычку постоянно подмигивать и делать характерный итальянский жест — резкий удар по воздуху ребром ладони, наискосок. Этот жест означал что-то вроде: «Эй, что ты там еще затеваешь, хитрюга?» Эсмеральда тем временем трудилась не покладая рук, производя льняные простыни и полотенца с монограммами. Как когда-то мать Мэгги, она не хотела переступать порог «небольшого замка» с пустыми руками.
Иногда Мэгги с Люком приходили на Эберигстрит пообедать. Он настоял на том, чтобы помогать Эсмеральде на кухне — чистить лук, помешивать что-нибудь в сковороде. Однако через какое-то время они поменялись ролями: Люк стал шеф-поваром, у которого почему-то всегда очень быстро пачкался фартук, а души в нем не чаявшая кухарка была, так сказать, понижена в звании и поставлена за доску для резки. Люк был настоящим джентльменом, в полном смысле этого слова. Только настоящий джентльмен мог проделать подобный маневр, не задев при этом португальскую гордость Эсмеральды.
Дома, в новой квартире, всегда готовил Люк — кулинарные потуги Мэгги были пресечены после первого же воскресного жаркого. Под мелодии Моцарта, вылетавшие из стереоустановки — вклад Люка в обустройство любовного гнездышка, — готовились вкуснейшие блюда, которые мать Мэгги сочла бы «чересчур сложными». Мэгги с тоской подумала — как гордилась бы мама… Подумать только, ее дочь станет французской графиней! С какой важностью она рассказывала бы своим приятельницам про замок Люка, естественно, умалчивая о его размерах!
— О, горе, о, горе, несчастную Лиз похитил коварный французский маркиз! — поддразнивала ее по телефону сестра.
— Он граф, а не маркиз!
— Хоть чести красавица и лишена, теперь говорит по-французски она![168]
— Между прочим, Люк прекрасно владеет английским, — огрызнулась Мэгги.
Однажды, вернувшись из офиса, Мэгги увидела, что Люк установил большой мольберт в том углу комнаты, где удачнее всего падал свет.
— Ты должна снова начать рисовать, — сказал он. — Ты ведь талантливая художница!
Вскоре она написала весьма впечатляющий портрет Люка в стиле Люсьена Фрейда,[169] который показался бы Джереми «безнадежно реалистичным» и не имел ничего общего с его собственным, сдержанным, выполненным тушью портретом, сосланным в кладовую.
В последующие месяцы Люк часто мотался во Францию. Ему нужно было следить за делами и общаться с адвокатом. Мэгги регулярно стояла у барьера в аэропорту, встречая любимого, который неизменно выходил последним.
— Знаешь что? — спросил он в один из таких дней, стиснув ее в объятиях. — На следующей неделе прилетает Джером. Он собирается навестить мать и хочет заодно познакомиться с тобой.
* * *
Рейс, которым должен был прилететь Джером, задержали. Люк и Мэгги бродили по зданию аэропорта и заглядывали в магазины, пытаясь убить время. Люк купил выпуск «Ле Фигаро».
— Жаль, что у нас с тобой не может быть детей, — сказал он.
