выпроваживаю всех на улицу.
Через пять минут в дверь раздается стук.
Мой взгляд падает на ледянку, забытую у двери.
Подхватываю катательный инвентарь и открываю, чтобы вручить его ребенку.
А за порогом и вправду мальчик. Крупный такой. В распахнутом пальто и с напряженным лицом.
— Тебя же нет в городе, — бестолково шепчу я, надеясь, что это мне снится.
— Самолеты еще никто не отменял. Варя, есть вопросы.
— Но меня определенно радует, что мы наконец-то перешли на «ты», — мрачно хмыкает Воронцов и, как это у него водится, не спрашивая разрешения, проходит внутрь.
А на меня накатывает паника.
Я не готова видеть Воронцова. Даже встретиться не готова, не то что отвечать на какие-то там вопросы.
— Давай отложим? — сипло прошу я. — Я сейчас немного занята…
Виктор скашивает глаза на ледянку в моих руках и приподнимает брови:
— Домашний бобслей?
— А? Что? — хлопаю глазами, не вписываясь в крутые виражи беседы.
— Не ври, говорю. Варя, ты сегодня опять негостеприимна, но я сам приглашу себя на чашечку чая или кофе. Разговор у нас с тобой предстоит основательный…
И разувается.
И пальто снимает.
И вообще действительно он у меня дома. Опять.
Подталкивает меня в сторону кухни, и мне ничего не остается, как подчиниться. Ругаться я сейчас не в состоянии. Все силы уходят на то, чтобы взять себя в руки и не дрожать.
— И какая была необходимость лететь раньше времени? — я прислоняюсь к подоконнику, все еще держа в руках чертову ледянку.
— Ты не отвечала на мои звонки, — словно это в порядке вещей, отвечает Воронцов, усаживаясь на табуретку.
— Ну потом бы перезвонила, — парирую я.
— А я думаю, что не перезвонила бы.
— Ну и что? — наигранно равнодушно я пожимаю плечами.
— А то, — взгляд Виктора тяжелеет. — Скажи-ка мне, Варвара, что это такое?
Он достает мобильник и показывает мне фото, как я выхожу из лаборатории, где сдавала анализ.
Коленки начинают подгибаться.
— Это я. А ты за мной следишь? Тебе мало того, что Раевский влез в мою частную жизнь, ты тоже решил приобщиться к незаконной деятельности? — бравирую я. — Ты в курсе, что за это предусмотрено уголовное наказание?
Хочется сбежать, но кое-кто вытянул свои длинные ноги и перегородил всю кухню.
— А это тоже не моя инициатива, — открещивается Воронцов. — Но кажется, стоит взять на вооружение.
— А Егору заняться больше нечем? — пылю я.
Я так нервничаю, что пластик в руке начинает скрипеть, я вот-вот его сломаю.
— И Егорка тоже не имеет к этому отношения. Мне, знаешь ли, аноним с утра пораньше прислал фотки. И даже сделал несколько предположений. И я решил разобраться.
— Аноним? Фотки? Разобраться? Вы там все сошли с ума. С чем ты собираешься разбираться? Я болела, нужно было сдать анализы. Мне в следующий раз баночки тебе приносить?
В голове стучат крошечные молоточки. Ладони становятся влажными.
— Да? — недоверчиво изумляется Виктор. — А вот это что?
И он предъявляет мне следующее фото, на нем четко видно вывеску женской консультации, по ступеням которой я спускаюсь с огромными, как плошки, глазами.
— Ничего. Или и гинекологом будешь тоже ты подрабатывать?
Не позволить губам задрожать, не захлюпать носом.
Я смогу.
— Варя, у тебя прямо сейчас есть шанс рассказать мне правду. В противном случае, я поступлю так, как посчитаю нужным. Видишь ли, аноним предположил, что ты со мной свяжешься и порадуешь новостью о беременности, ну и попросишь денег на аборт или содержание ребенка…
В прямом смысле слова ошалев, я вскидываю на Воронцова взгляд, который до этого трусливо отводила.
— Что?
— Я жду, Варя, — давит Виктор.
— Ч-чего? Ч-что я д-денег буду просить? — я почти заикаюсь. — М-мы еще рыбу не съели…
— Какую рыбу? — не понимает Воронцов. — Варвара, не заговаривай мне зубы. Ты беременна? Имей в виду, что я все равно узнаю правду, это дело нескольких звонков.
— Уходи, — требую я несчастным тоном, но Виктор лишь становится похож на хищника, взявшего след.
— Вар-р-ря, — раскатистый голос меня нервирует. — Я жду объяснений. И чая. Или кофе.
Лично меня бы устроила и сковородка ему на голову, но, увы, я слишком законопослушна и хорошо воспитана.
— Я ничего не обязана тебе объяснять, — поджимаю губы.
Виктор все узнает, когда я сама буду к этому готова. И если вообще буду.
— Солнышко, — нарочито ласково обращается ко мне Воронцов, поднимаясь и заставляя меня нервничать еще больше и кусать губы, — ты же понимаешь, как бесполезно твое упорство? Ты беременна? Да или нет.
И почти зажал меня у подоконника.
Я не знаю, не знаю, что мне делать. Зачем он давит?
— Это не твой ребенок! — зажмурившись, выпаливаю я. — Отстань от нас! О меня!
Тишина в ответ.
Я приоткрываю один глаз и встречаюсь с насмешливым взглядом Виктора.
— Ну да. Ты просто огонь, детка! Девственности лишилась и тут же побежала детей делать. Так я тебе и поверил. Ты уж определись с линией поведения, то ли ты порядочная, то ли оторва.
Как он меня выбешивает этой фразой, даже описать невозможно.
Видит бог, я не хотела этого делать, но спишем все на гормоны. Я размахиваюсь и начинаю лупить ледянкой Воронцова по макушке.
— Ненавижу тебя, ненавижу! Идиот! Придурок! Мачо доморощенный! Самец-осеменитель! Натворил дел, а я должна расхлебывать! Следит он за мной! Анонимы у него! Приперся он! Чего ты от меня хочешь?
— Пожалуй, водки… — хрипит избитый Виктор. — Варь…
— Уйди, а? И без тебя тошно… — отталкиваю его со своего пути и, ощущая, что слезы подкатывают, несусь в комнату.
Но когда это у Воронцова было чувство такта?
Этот носорог прется за мной.
— Варь, ты же ничего не сделаешь с ребенком? — напряженный вопрос настигает меня в уже на пороге спальни, на двери которой, как назло, нет замка.
Ну естественно, Виктор заходит за мной следом.
Падаю пластом на разобранную кровать и зарываюсь лицом в подушку, чтобы он не видел, что я реву.
— Варь, — присев рядом, Воронцов осторожно гладит меня по подрагивающим лопаткам и вдруг замолкает. После небольшой паузы вопрос Виктора, как гром среди ясного неба: — А… это Тимкина мама? — у меня внутри все покрывается ледяной коркой. На тумбочки возле постели в рамочке стоит фото Маши. — Варвара… я не знаю, что я с тобой сделаю. Эту Марию я прекрасно помню. Если я не ошибаюсь, отчество Тимошки — Сергеевич?
Молчу.
— Варя?
— Это тебя не касается, — бубню в подушку.
— Тимка — сын Сереги? — продолжает допытываться Воронцов.
Ну вот что
