кухню. А как же. Конфеты ж там.
– Кажется, ему здесь не нравится, – с расстроенной улыбкой уточняет мама Гордея.
– Нравится. Просто он услышал заветное слово. «Конфеты». И теперь всем видом демонстрирует, что не против присоединиться к чаепитию, – тут же проясняю, не хочется обидеть женщину. Беру малыша на руки, осторожно протягиваю его ладошку. Андрею любопытно, он пальчиками гладит золотые кольца… бабушки. С ума сойти… бабушка…
– Ему ваши колечки понравились, – как можно мягче замечаю и наблюдаю за женской реакцией. Она с особенным ликованием и жадностью ловит каждый звук, каждый писк, каждое прикосновение. Как будто впитывает происходящее, пробует на вкус и старается запечатлеть в памяти, воссоздав целостную красочную картину у себя в голове. И она всегда улыбается. Мягко. Добродушно. Счастливо… ни единого слова осуждения в сторону сына я не услышала. Будто она заранее очерчивает границы и не лезет Гордею в душу. В коридоре мы простояли недолго: пошли на кухню. Женщина на удивление проворно передвигается, замечательно ориентируется в пространстве. И чайник включила без посторонней помощи. И чашки достала, и блюдца, и конфеты, и заварник. Даже предложила нам пообедать, но мы единогласно отказались, а громче всех Андрюша, прожёвывая конфету. И чернослив ему, кстати, тоже понравился.
Все было хорошо, в кухне царила располагающая атмосфера, пока Татьяна Алексеевна – как женщина представилась – не уточнила у сына, не вернулись ли мигрени после аварии.
– После какой аварии? – мгновенно цепляюсь за обрывок информации. Женщина, развернувшись в сторону окна, печально поясняет:
– Гордей несколько лет назад вылетел…
– Мам! – неожиданный оклик. – Не будем об этом, у меня все нормально, голова уже не болит. Тебе бы лучше о своём здоровье подумать. Вон давление как шарахает…
И мы с Татьяной Алексеевной мгновенно притихли…
*******
– У тебя очень добрая мама, – замечаю осторожно, чтобы начать новый разговор. Едем домой. Мужчина постепенно расслабляется. Татьяна Алексеевна чувствует себя хорошо. У неё был приступ: начала задыхаться и резко подскочило давление, но на вопросы сына она лишь отмахнулась, утверждая, что все в порядке. Гордей сказал, такие приступы уже случались. Он уже успел договориться с врачом о консультации, объяснив ситуацию.
– Да, ты права, – сухо соглашается. – Добрая.
– Давно с ней произошло несчастье?
– Давно. Я пытался. Хоть как-то помочь, – понуро пожимает плечами.
– Как она потеряла зрение?
– Глаукома, – ответы отрывистые, Гордей, очевидно, не желает распространяться. Я знаю, ему тяжело делиться таким.
Щупальца горечи уже схватили за горло, горький ком медленно подступает. Это ужасно. Просто кошмар.
– Ох, – тщательно перерывая информацию о болезни сестры, я изучила и другие глазные заболевания. – Это страшная вещь…
– Да. Выявили уже слишком поздно. И я ничего не смог сделать. Мы стольких врачей объездили. Столько раз мотались заграницу… но все без толку. Болезнь быстро прогрессировала, полностью убив ее зрение.
– Ты поэтому так хотел помочь Лиде? Тогда…
– Да. Со зрением не шутят. Ну хотя бы кому-то я смог помочь.
Спасибо ему за это огромное. Донорский материал прижился, сейчас у сестрёнки все хорошо, но зрение приходится проверять довольно часто.
– Гордей, а о какой аварии Татьяна Алексеевна упоминала? – наконец осмеливаюсь добровольно шагнуть в зыбучие пески. Не оставляет меня этот вопрос.
– Давай не будем об этом, – уклончивый ответ резанул по моему спокойствию, мгновенно заставив напрячься…
– Почему? Твоя мама спросила, не вернулись ли мигрени. У тебя проблемы со здоровьем? – не отстаю, не знаю, чем объяснить, но для меня это кажется очень важным.
– У меня со здоровьем все в полном порядке, Кристин.
– Почему ты не можешь нормально ответить?
– Я уже ответил: нет у меня проблем.
С заднего сидения вдруг доносится размеренное сопение. Оборачиваюсь. Малыш заснул.
– О. Придётся поколесить немного возле дома, – Гордей облегченно переводит тему, что-то здесь нечисто.
– Ты уходишь от ответа намеренно. А что за авария? Давно это случилось?
– Крис. Давно. Ничего страшного.
–Ты мне об этом никогда не рассказывал.
– И сейчас бы не хотел. Ты очень дотошный пассажир, оказывается, – отмахивается от меня? Но что-то не позволяет отцепиться от этой темы.
– Это тогда Вася погиб?!
– Нет, я в машине один находился.
– А куда ехал?
– Домой. Домой я ехал. Можно все же закрыть тему? Пожалуйста, – бросает по зеркалам отстраненный взгляд и перестраивается на соседнюю полосу.
– А откуда?
– Если честно, ты меня отвлекаешь.
Неожиданная догадка прошибает холодным потом. Я, кажется, понимаю, почему он не намерен рассказывать. О нет… пожалуйста… только не это… только не из-за меня…нет-нет!
– Гордей, – подаюсь ближе к нему, чуть понижая голос. Мне вдруг становится душно и начинает не хватать воздуха, – это в тот день было? Когда ты приезжал и видел, как я в машину Олега садилась? – он молчит и не отвечает. Упрямо уставился вперёд. А я взволнованно накрываю ладонью его пальцы. Не позволю проигнорировать меня! – Ответь, пожалуйста.
Мужчина напряжённо выдыхает и вновь пробует перевести тему разговора:
– Зачем уже? Давай о чем-нибудь еще поговорим. Андрей уснул. Что делать будем?
– Останови машину. Мне выйти нужно.
Ни единого возражения. Фуух. Как только он тормозит, я выскакиваю на улицу и обхожу машину.
– Расскажи мне, – строго требую, распахнув дверь со стороны водительского сидения.
– Ты что завелась-то? Присаживайся, – кивает на пустое место рядом. А внутри меня происходит что-то необъяснимое. Как будто ответ на этот вопрос изменит что-то… и я не отступаю.
– Ну расскажи, Гордей! Что ты отворачиваешься?! Это тогда было! Почему ты не признаешься?
– Я перебрал тогда, вот и все. Сам виноват, – поворачивается и полосует строгостью. Взгляд обжигает. – За руль сел. День был тяжелый. Меня подрезали, а я крутанул руль, не справился с управлением и вылетел с дороги. Никто не пострадал. Садись? Поедем.
– В тот день или нет?
– Да, в тот, – не выдерживает и выпрыгивает из машины, аккуратно прикрывая дверь. – Как я ещё вас не догнал и тебя за шкирку из машины не вытащил, я не знаю! – нависает надо мной грозно.
– Вася накануне сказал, что с тобой может что-то случиться… может быть… он оказался прав?
– Я просто не справился с управлением. Не преувеличивай, – глаза его сверкают. Он сам-то действительно так думает?
– И все же. Ты ведь доверял ему?
– Теперь есть причины считать, что я заблуждался. И зря ему верил.
– А если это не совпадение было, не несчастный случай. Если это было целенаправленное нападение?
– Сейчас уже не узнать. Все, поздно пить Боржоми.
Что-то мне подсказывает, что он это говорит специально. Чтобы меня успокоить. И не напугать еще больше…
ГОРДЕЙ
Такое чувство, что я слетел
