Настя шмыгает носом, голос скрипит как проржавевшие петли. Она вот-вот расплачется. Переживает за подругу, а уж как я переживаю. Из-за меня же все.
И Настя подтверждает мои предположения:
— Разочаровалась она в тебе очень сильно и во мне тоже разочаровалась. Я правда не знаю, где ее искать. Извини, но ничем помочь не могу.
На лестничной клетке хоть и горит яркая лампочка, но в глазах моих сражу же темнеет, стоит понять, что одного только моего желания увидеться с Юлей недостаточно. Вне всяких сомнений тут поможет только машина времени...
— Насть, а Юля говорила Алисе обо мне? — с надеждой спрашиваю, качаясь из стороны в сторону от бессилия.
Настя отводит взгляд в сторону и губы свои поджимает.
— Как об отце — да. Алиса знает, что у нее есть родной папа, но она, конечно же, не догадывается, что это именно ты. Юля ведь не рассчитывала на то, что когда-нибудь до тебя дойдет. Она смирилась с тем, что ты тугодум первостатейный, — проявив наглость, Настя стучит кулаком по моей черепушку, а затем хлопает меня по плечу, улыбнувшись. — Но я верила в тебя. И я не перестаю верить в тебя. Так что дерзай, Владик-лимонадик. Быть может, тебе удастся найти наших потеряшек.
Несмотря на то, что Настя заряжена позитивом до краев, ее позитив не передается мне. Я реально смотрю на вещи, и пока не вижу ни единого просвета в кромешной темноте.
Попрощавшись с ней, я в разбитых чувствах отправляюсь домой. В пустоту, холод и вечное одиночество.
По дороге я звоню Юле. Ее номер по-прежнему недоступен. Набираю Славяну, но тот сообщает мне, что Юля отказалась от просмотра выбранных ею квартир. Она отложила покупку жилья на неопределенный срок, а значит все куда более серьезно, чем кажется. Она решила всерьез залечь на дно. И наверное только чудо поможет мне отыскать ее, а я не в том положении, чтобы отказываться сейчас верить в чудеса...
Открыв дверь своей квартиры, первое, что попадается на глаза — это коридор, который почему-то полностью расчищен от хлама, валявшегося после погрома, совершенного Бобби.
Напрягаю извилины, вспоминая, не додумался ли я вызвать клининг...
Нет, мне тогда было не до мыслей об уборке...
Замираю, прислушиваюсь к звукам в квартире.
— Мам-мам, а мне вот кажется, что без одного глаза Морковыч выглядит даже лучше, — произносит до боли знакомый голос, заставляющий мое сердце биться чаще пулеметной очереди.
— Думаешь? — голос в ответ враз сносит крышу. — А, по-моему, он стал похож на огромного рыжего уродца Франкенштейна.
— Я придумала! — восклицает радостно Алиса. — Теперь его будут звать не Морковычем, а Ржавым Пиратом.
Слышится короткое мычание.
— Что ж... Эм-м... Тогда дай мне вон ту рубашку. Я ему еще повязку на глаз сошью, чтобы точно на пирата был похож, а не на циклопа.
Затаив дыхание, делаю пару заторможенных шагов. Ощущаю как толпища муравьев забегали по моей голове, шевеля волосы на загривке.
Высовываюсь из-за угла и перед глазами моими предстает самая прелестнейшая картина, которую я когда-либо видел. Юля в моей квартире, где стало заметно чище и уютней, если сравнивать с тем, что происходило здесь вчера. Она сидит на моем диване, на коленях у нее лежит моя черная рубашка — судя по всему, единственная нетронутая Бобби вещь из моего гардероба. Ножницами она кромсает ее на полоски, мастеря из нее пиратскую повязку для бедного Морковыча, который реально теперь похож на перештопанное чудовище Франкенштейна. А Алиса, в свою очередь, развалившись звездочкой на ковре, повязывает себе на глаз черную повязку и наблюдает за своей мамой, которая сидит спиной ко мне.
Что это, если не чудо?
Я упиваюсь этим радостным и таким трепетным моментом, стараясь запомнить его в мельчайших подробностях, потому как боюсь, что это лишь игра моего больного воображения. Я боюсь даже моргнуть, чтобы не дай бог не упустить их из виду, чтобы лишнюю секунду понаблюдать за ними со стороны, пока их образы не рассеялись.
Сделав еще одни неосторожный шаг, я случайно задеваю носком ботинка коробку. Тогда и Алиса, и Юля обращают все свое внимание на меня.
Замираю.
Опешив, Юля резко подскакивает с дивана. В смятении она выпучивает свои удивительно красивые глаза, как будто не ожидала встретить меня в моей же квартире.
— Влад, ой мамочки... Я... я... мы, я тут... в общем... занялась рукоделием... Ты же не против, что мы тут немного похозяйничали? — заикаясь, она прячет у себя за спиной мою рубашку.
Разинув рот, медленно мотаю головой.
— Ох, ну и хорошо, — заливаясь краской, Юля выдыхает, переглядывается с Алисой, которая уверенно шагает в мою сторону.
— Привет, дядя Влад. Ну что, ты готов? — спрашивает она, смотря на меня снизу вверх.
Такая смешная. С повязкой на левом глазу, завязанной на затылке, и разрисованными (фломастерами) коленками по типу татуировок.
Я затылок онемевшей рукой чешу. Все еще не могу поверить, что все увиденное мной, никакая не игра моего воображения. Это реальность. Самая настоящая реальность.
Душа моя рвется в пляс. Я готов скакать по всей квартире как горный козел. Из-за переизбытка удивительного чувства восторга, которое кажется мне абсолютно новым чувством. Ничего подобного я прежде вообще не испытывал, либо забыл об этом, что больше всего похоже на правду. Однако я могу лишь стоять на одном месте, подобно истукану, и недоуменно моргать.
Я в полнейшем замешательстве. Не думал, что мне так повезет сегодня. После всего услышанного от разных людей я мог рассчитывать лишь на вечное одиночество, проведенное в заточении своих мыслей об отчаянии.
Я медленно опускаюсь на корточки, чтобы мои глаза были на уровне Алисиных глаз.
— Извини, малышка, а к чему мне надо готовиться? — интересуюсь в ответ, снимая с ее головы повязку, желая получше изучить личико своей дочери.
СВОЕЙ!
А самого мандраж одолевает. Не только тело вибрирует как неродное, но и прожилки, и голос. В глотке так вообще пересохло, похлеще чем в пустыне засушливой.
Прикоснуться хочу к Алисе, обнять крепко-крепко, сказать, что я ее папа, что я никогда не посмел бы бросить ни ее, ни ее маму... Ни за что, но и здесь меня мучают опасения. Боюсь напугать ее, оттолкнуть. К тому же я не уверен, что Юля пришла ко мне за тем, чтобы больше никогда не уходить.
— Как к чему? К "Мандивам", конечно же, — насупившись, отвечает девчушка и уже с наездом продолжает: — Ты же обещал. Не помнишь уже, что ли?
Губы мои сами по себе расползаются в идиотской улыбке. До чего же она забавная.
Я не выдерживаю. Протягиваю руки и осторожно обнимаю Алису, как хрупкую вазу, боясь раздавить. Прижимаю ее к своей груди и поднимаюсь на ноги, держа ее на руках. Смотрю на нее молча, ощущая как по телу разливается тепло. Теперь я готов распустить сопли от того, что могу прикоснуться к ней, почувствовать частичку себя. Пускай и через пять долгих лет.
Наверное, так было нужно. Неспроста же нам с Юлей пришлось пройти такой сложный путь, чтобы в конечном итоге я мог понять значимость таких вот прикосновений. Но было бы несправедливо, если бы наша встреча затянулась еще на неопределенный срок. Я и так упустил столько всего за эти пять лет: не одарил любовью и заботой Юлю, не увидел у Алисы первый зубик, не услышал первое слово, не поддержал ее, когда она делала свой первый шаг, и позволил ей называть своим "папой" другого человека. Я столько всего не смог сделать...
— Я готов, Лисичка. С тобой хоть на край света, — полушепотом проговариваю я, ища глазами Юлю. Ее взгляд заметно смягчился, он поблескивает от стоявших в них слез. — Ну, а ты, Юль... Ты готова отправиться на "Мандивы" с нами?
Юля судорожно расправляет ладонями края своей летней юбки и не спеша подходит к нам. С каждым шагом мое сердце стучит все более нервно.
Знать бы что у нее в голове, чтобы не рассчитывать на большее, ведь я не могу довольствоваться малым.
— Какая же ты все-таки вымогательница, — произносит она с напускной строгостью, потискав дочку за щеку. — И в кого ты такая растешь у меня?
