сорок восемь часов я буду связан с той, кто возбуждает с трудом. И даже не закон меня беспокоит, а слово ей данное. Я не люблю нарушать слово, это создаст вокруг тебя ауру недоверия. Хуже всего для политика. Но и Алене я пообещал оставить ее в покое. И вопрос в том, как скоро я смогу снять с себя обязательства брака после выборов, и сможет ли Алена меня дождаться и освободить от обещания.
Она осматривает кабинет, пока я лихорадочно думаю, с чего бы начать разговор. Но свет, упавший на ее лицо и позолотивший шею, в корне меняет течение мысли. Теперь она устремляется вниз, к джинсам, что так ладно облегают упругую попку. Мою, блять, попку!
— Иди сюда, — закрываю дверь на ключ и понимаю, что вот прямо сейчас разговора не выйдет. Сегодня слишком много произошло. Слишком много адреналина. Слишком жадно на нее пялился Артур. Слишком опасная ситуация была с толстяком. И вот прямо сейчас Алена слишком далеко. И даже не оборачивается, рассматривает мой диплом, мои чертежи. И больше всего мне хочется скинуть их со стола, положить на него Алену. Но я потом хрен разберусь, а здесь есть отличный диван. Я его купил, когда думал, что отель, который я мечтаю построить, одна из далеких перспектив, но появление Алены все изменило. И вот работа идет полным ходом. И Алена должна быть со мной все это время. Всегда.
— Иди сюда, — повторяю громче, и чертовка разворачивается лицом, опирается задницей на край стола, подцепляя бумаги с чертежами. Но видя мой испуг, смеется и буквально впархивает в мои объятия. Обнимает и шепчет.
— Ты очень хорошо придумал. А планировка очень необычная, мне нравится.
— Насколько нравится? — спрашиваю, еле сдерживаясь, чтобы просто уронить ее на диван и порвать джинсы.
— На пару минут отменного секса, если успеешь до приезда еды, — смеется она и сама целует, так, словно никуда никогда уходить не собирается. Как будто моя. Моя Алена…
Ласкаю руками упругое тело, скольжу языком по губам, дразня и не проникая внутрь. Ощущаю ее сладкое дыхание и руки, что вплетаются в мои волосы.
От губ стремлюсь к шее, прикусываю кожу и зализываю языком, руками уже нащупываю зад, сжимаю и поднимаю Алену над полом. Только затем, чтобы она обвила меня ногами и прижалась как можно крепче. Чтобы ощутила, насколько нужна, всегда нужна.
— Мне кажется, я буду скучать по этому, — выстанывает она, и меня как током бьет. Прощается. Ласковая, податливая, потому что прощается.
— А я не буду, — говорю честно, несу ее на диван и укладываю, пока она в недоумении смотрит на меня. Потом на мои руки, что уже высвобождают пару отменных сисек.
— Если ты пытался меня обидеть, — хочет убрать руки, но я только лицо к груди прислоняю, руками себя тисками в них сжимаю, — то у тебя получилось.
— Я пытался сказать, что нам надо поговорить, но твоя грудь такое совершенство, что говорить мы будем после.
— А если я хочу сейчас…
— А твои «хочу» еще сорок восемь часов значения не имеют, — смеюсь я и одной рукой расстёгиваю ее джинсы, слыша, насколько чаще стало биться ее сердце. Радует, что хотя бы так я могу отслеживать ее эмоции.
— А потом, — спрашивает, выгнувшись дугой, предоставляя идеальный обзор на свою грудь, пока я в спешке стягиваю с нее все лишнее.
— А потом ты будешь моей добровольно…
Не удивляюсь, что мне в грудь прилетает мощный толчок рук, но я лишь на мгновение теряю ориентацию. Мне это было нужно, потому что начни мы трахаться, остановить нас может только курьер, который еще не едет.
— Что ты несешь… — испугалась. Неужели настолько не хочет быть со мной?
Сжимаю руками ее коленки и сажусь между, на полу, так, чтобы наши лица находились в максимальной близости, а она не смогла сбежать. Потому что за мои следующие слова она может меня возненавидеть.
Потому сейчас я буду пользоваться ее добротой и жертвенностью.
*** Алена ***
Становится не по себе. Особенно от взгляда. Словно этот черт уже знает, что я соглашусь на все, что бы он не попросил. Наверное, по этой причине хочется вскочить и бежать. Но руки Никиты держат голые коленки, а глаза заманивают в омут своих эмоций.
— Послушай… — просит он, но я качаю головой.
— Не хочу… Даже не хочу думать, как ты собираешься меня своей любовницей оставлять.
— А как насчет жены? — спрашивает он, тем самым огорошивая меня. Но я же чувствую подвох. Я вижу, что сейчас крохотная надежда рассыплется на сотни осколков и вопьется мне в ступни.
— Никита, ты женишься!
— Да, но ты же видела, чем я занимаюсь. Ты видела этих детей.
— Прекрати! Прекрати давить на это! Я свое отпахала! Я была одним из тех детей, моральный долг я отдала сполна и не хочу…
— Помоги мне, вот о чем я прошу. Не как любовница, а как… — он долго подбирает слова, а я уже понимаю, что готова согласиться. Быть с ним. Просто рядом. Участвовать в рейдах. Спасать детей. Ощущать его запах. Улыбаться. Просто любить. — Помощница. Секретарь. Как угодно. Не растворяйся в пустоте, как будто тебя и не было никогда. Ты же не сможешь без меня, а я всегда буду искать тебя…
Говорит он, говорит, ближе за коленки к себе подтягивает. Живот между словами целует, спускается к лобку и, раздвинув мои ноги, касается языком складок. Мягко, ласково, но я уже теряюсь, думаю о том, как мы будем добиваться успеха, наказывать гнилых людей этого мира. Будем вместе.
Зачем мне уходить, если он хочет, чтобы я осталась.
Язык становится смелее, убивая во мне остатки разума. Никита втягивает половую губку в рот, озаряя мое сознание светом наслаждения. Такого близкого, такого далекого и голосом, что рвется в голову, заставляет сгорать в огне желания быть только его:
— Скажи да, девочка, скажи, что будешь моей. Дождешься. Не уйдешь.
На самом краю оргазма он убирает губы и заменяет их членом, что входит как нож в мягкое масло. Теперь его губы на груди, обхаживают соски, а руки уже сжимают бедренные косточки, чтобы увеличить темп, как любит Никита. Чтобы толчки сбивали дыхание, чтобы мысли вылетали, чтобы звуки оглушали, вынуждая сказать так нужное нам обоим:
— Скажи мне да, скажи, что никуда не уйдешь, Алена.
Я открываю глаза, чувствуя, как их омут захватывает, чувствуя, как теряюсь в их глубине, но понимаю, что это обман. Не будет никакой
